Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

Махан взгромоздился на скакуна, и тот помчался с ним быстрее ветра через ущелья и холмы. Наконец с вершины высокой горы открылась их взорам широкая равнина, в которой, видно, кипело веселье, так как отовсюду раздавались приветственные и радостные клики: «К нам, к нам!» или «Скорей иди, чаша уж налита!» Можно было подумать, что там собралось общество друзей веселых! Но на самом деле в долине той копошились и громоздились черными кучами ужасные, безобразные гули и дивы, отвратительные чудища, одно страшнее другого. Огромные и уродливые, черные, косматые или безволосые, словно пиявки, они то вздымались до самых облаков, то пресмыкались в грязи, показывая звериные рыла, хоботы, рога, размахивая смоляными факелами, изрыгая зловонный дым и пламя. Завидев Махана, они принялись кровожадно вращать глазами, скалить острые клыки, в нетерпении прыгать и приплясывать, сопровождая эти телодвижения угрожающим воем и улюлюканьем. Конь под седлом Махана тоже заскакал, взвился на дыбы, и юноша в ужасе увидел, что у него вдруг выросли черные крылья, а вместо лошадиной морды появились семь жутких драконьих голов. Эта мерзкая скотина принялась извиваться и топотать когтистыми лапами, а Махан на его спине был совершенно беспомощен, словно щепка, уносимая бурным селем, грязевым потоком, низвергающимся с вершины гор. Чудовищный конь подбрасывал его, ловил на лету, издавал грозное ржание и свирепый рык, пока не разверзся алый край небес, точно львиная пасть, и не пришла пора тому порождению ада исчезнуть, скрыться вместе с убегающей тьмой. А Махан рухнул на землю в беспамятстве.

Пролежал он под безжалостным солнцем до середины дня, а когда очнулся и поднялся кое-как, то увидел вокруг себя пустыню, голую и бесплодную, раскаленную докрасна солнечным жаром, точно адская плаха. С неимоверным трудом заставил себя Махан покинуть это зловещее место, обитель гибели, устремился прочь бегом, судорожно глотая отравленный воздух, и под конец дня перед ним забрезжил зеленый островок, где росли деревья и протекал чистый ручей. Махан напился воды, умылся и возблагодарил судьбу, говоря себе: «Отдохну здесь, коли я сбился с пути. То, что со мной случилось, вызвано было больным воображением, воспаленным бессонницей разумом». Он заметил за деревьями пещеру, решил укрыться под ее сводом и обнаружил там лестницу, ведущую глубоко вниз. До самого дна спустился он, пройдя, наверно, тысячу ступеней, а там, почувствовав себя в безопасности, лег и погрузился в сон. Когда же отоспался хорошенько и проснулся, стал оглядывать темные своды пещеры и увидел, что в одном месте камень раскололся и сквозь щель в его убежище проникают лучи луны. Он подошел ближе к разлому и увидел, что за ним раскинулся дивный сад, купающийся в лунном сиянии. Ветви деревьев сгибались под грузом спелых плодов, чего там только не было! Румяные яблоки налились сладким соком, гранаты, полные рубиновых зерен, казались чашами с багряным вином, золотистые шары айвы источали благоухание, фисташки приоткрыли ротики в улыбке, инжир, виноград, дыни, — всего здесь было в изобилии. Махан выбрался в сад, и ужасы прошедшей ночи сами собой изгладились из его памяти. Он жадно накинулся на сладостные плоды, дабы утолить терзавший его голод, как вдруг раздался крик: «Держи вора!», и на него налетел разъяренный старец с дубинкой, замахнулся и опять завопил громким голосом:

— Как ты посмел залезть в мой сад, бродяга безродный?! Сроду у нас здесь воровства и разбоя не бывало, откуда ты взялся, отвечай!

Обмирая от страха, Махан отвечал:

— Я попал в беду, оказался здесь не по своей воле. Пожалей меня, помоги, будь милостив!

Старик немного успокоился, отложил дубину и стал расспрашивать незваного гостя, что с ним стряслось. Тут и у Махана отлегло от сердца, он поведал хозяину сада свои приключения и горести, рассказал обо всем откровенно, и старец, преисполненный изумления, молвил:

— Да, такой судьбе не позавидуешь! Поблагодари Бога, что удалось тебе прервать эту череду злосчастья, отыскать сей добрый приют. Вокруг моего сада простирается глухая и безжизненная степь, населенная лишь злобными духами, которые только и мечтают злой ворожбой завлечь к себе слабого человека, закружить, запугать его бесовскими хороводами, злыми играми. Они-то и напали на тебя, несчастного, налетели черным роем. Теперь же все позади, выпей чистого вина и передохни под моим кровом. Дом у меня — полная чаша, в амбаре не только зерно, но и золото полновесное хранится, оставайся, станешь моим сыном, я тебе невесту сыщу, имущество свое вам завещаю, соглашайся!

— Хоть я того и недостоин, — сказал Махан, — но быть сыном столь благородного кипариса безмерно рад.