Неодолимые

Генерал не ответил. Он вообще не любил много говорить. Тем более сейчас хотелось помолчать, подумать. Неожиданно Родимцев поймал себя на мысли, что высчитывает, какой из четырех лет войны был самый тяжелый и какой полегче. Первый, когда отступали? Он отогнал эту мысль. В Сталинграде? Да, было тяжело, очень тяжело, но… В этом, сорок пятом? Может быть, кто-нибудь подумает, что это последний год войны, год победоносных шествий наших войск был лишь триумфальным шествием по Европе. Нет и нет. Это был тяжелейший, изнурительный год. И боевых друзей в эту весну сорок пятого теряли не меньше, чем в первые годы войны.

Весна сорок пятого — это девять тысяч километров военных дорог, пройденных с тяжелыми, кровопролитными сражениями: десятки освобожденных от фашистской нечисти городов Родины и Польши, Германии, Чехословакии. Это годы смертоносного металла, разбитых фашистских танков, бронетранспортеров, пулеметов, минометов, пушек, отправленных в мартеновские цехи, чтобы из орудий смерти они превратились в орудия труда.

Это — горькие утраты, прощание с верными друзьями, до конца исполнившими свой воинский долг, и священная, неискоренимая ненависть к фашизму — во имя радости на земле. Оглядываясь на пройденный путь, как пахарь оглядывается на трудную, политую потом пашню, Родимцев помнил, какой ценой далась эта радость перепахать бурьян и пробудить плодоносные нивы.

За взгорьями, там, за рекой, еще громыхали орудия. Ветер доносил знакомую дробь пулемета. На белокрылом облаке, что задержалось над высоткой, поблескивали отсветы пожара. Это гвардейцы добивали банду эсэсовцев, пытавшуюся укрыться в лесах. Родимцев смотрел вперед на всполохи пожара, и они казались ему заревом плавки, а вспышки трассирующих пуль — сердитыми всплесками автогена.

— О чем задумались, товарищ генерал, опять о переправе?

— Да нет. Тут мы поднаторели. Ты вот лучше скажи мне, Шевченко, чем ты будешь заниматься после войны?

Адъютант растерялся от неожиданного вопроса, заморгал глазами:

— Я и не знаю, за четыре года отвык от мирной жизни, с какого края кусать ее, не знаю. А вы сами-то небось тоже не ответите?

— Ну, мне-то легче, у меня профессия определена, сам выбирал — защитник я Отечества, ратник, как наши предки называли. Вот и служить мне всю жизнь, как медному котелку.

— А если обороняться не от кого будет?

— Я бы рад, Шевченко, да чувствует мое сердце, что наша победа не всем по нутру придется, так что порох надо всегда сухим держать.

Шевченко внимательно посмотрел на генерала, на его осунувшееся, посеревшее от постоянной бессонницы лицо, на тяжелые, припухшие, сильные пальцы рук, задумчиво мявшие пожухлую папироску, на играющую на солнце Золотую Звезду Героя и торопливо поднялся:

— Пора нам, товарищ генерал, в штабе ждут.

Адъютант хитрил. Только сейчас он с тревогой обратил внимание, что генерал сидел почти на открытом месте, у уреза реки, едва прикрытого тщедушным кустарником. А ведь там, за Одером, еще таился коварный, издыхающий враг.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.