Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки

Браузеветтер вчера долго внушал Адальберту, что его подозрения насчет Ангелики скорее всего неосновательны, просто у нее не было выхода: или пожертвовать виллой, или пустить в нее американца, но Адальберт отвергал все разумные доводы и зарекся даже близко подходить к дому, который до вчерашнего дня считал своим.

Он доел консервы, оставленные на кухонном столе в полупустой банке, кое-как сварил на керосинке кофе. Тщательно выбритый, в начищенных ботинках, проверив сохранность своего засунутого под ванну рюкзака, Адальберт вышел на улицу.

Его тянуло туда, к Дворцу юстиции…

Как и вчера, работа по расчистке улиц кипела, словно не прекращалась на ночь, но сегодня, в светлое морозное утро, картина разрушенного города уже не казалась Адальберту столь мрачной. Он шел наугад, снова размышляя об истории города, о том, что его родной Нюрнберг существовал почти тысячу лет, прежде чем был превращен в руины. Охваченный воспоминаниями, опять стоял у памятников художнику Дюреру, поэту Гансу Саксу, стараясь не замечать проходивших мимо американских солдат, «джипов», которые, точно корабли на морских волнах, прокладывали себе путь меж развалин.

Никогда еще, с грустью рассуждал Адальберт, ноги захватчиков не попирали эту землю. Наоборот, веками Нюрнберг считался как бы символом Священной Римской империи — ведь не зря он был излюбленным городом императоров, в том числе и великого Фридриха Первого Барбароссы. И снова приходила мысль о бессмертии великих идей, главной из которых он, несмотря ни на что, считал национал-социализм. Судьба Фридриха Барбароссы лишь укрепляла его веру. Всю свою жизнь этот человек посвятил борьбе за величие империи, и, хотя погиб во время одного из крестовых походов, мечта оказалась бессмертной. Вторую великую империю создал Бисмарк, а третью — Гитлер. Правда, сейчас она превращена в прах, но разве история не свидетельствует о том, что бывают поражения временные? Придет день, и из сегодняшних руин в конце концов возникнет четвертая германская империя, и уж она-то наверняка поставит на колени весь мир…

Адальберт шел почти вслепую, шел не развалинами, а древними улицами Нюрнберга, у него не было с собой палки, но он напоминал слепого, который следует за поводырем. Этим поводырем было сейчас для него двуединое чувство: память о былом величии Нюрнберга и жажда мести.

И, может быть, именно это настроение привело его на окраину города, к Партайгеленде. Он увидел огромный стадион с трибунами из серого камня, рядом толпились люди, но Адальберт не замечал их, он видел перед собой лишь гигантскую центральную трибуну, украшенную черными чашами, — здесь в дни манифестаций и парадов горел огонь, видел фюрера, приветствовавшего штурмовиков и манифестантов, проходивших по арене.

Адальберт не раз участвовал в парадах, возглавлял в марше одну из колонн эсэсовцев или входил в состав почетного эскорта, без которого фюрер нигде не появлялся. Он отчетливо слышал маршевый ритм тысяч кованых сапог и похожие на рев какого-то доисторического чудовища выкрики: «Хайль Гитлер! Хайль, хайль! Зиг хайль!..» Он устремил взгляд к центральной трибуне, но там копошилась какая-то нечисть: худые, как жердь, седые расфуфыренные старухи — американки, конечно, — и осанистые мужчины в военной форме, увешанные фотоаппаратами. Адальберт незаметно плюнул в их сторону и пошел прочь.

Снедаемый жаждой мести, он при виде американцев сжимал в кармане своего пальто кулак, и ему казалось, что он сжимает рукоятку пистолета «вальтер», того самого, что когда-то подарил ему лично Кальтенбруннер. Если бы можно было выхватить этот пистолет и разрядить обойму в ненавистных оккупантов!

Он давно уже, оказывается, шел по Фюртштрассе и понял это, только увидев наскоро воткнутый в землю уличный знак. Именно на этой улице располагался Дворец юстиции. Адальберт понимал: надо бежать, бежать прочь от этого места, но что-то, что было сильнее его, подталкивало Хессенштайна к Дворцу, в котором выставлены на позорище лучшие люди рейха, и зрители из зала насмешливо смотрят на них, как на экзотических животных в зоопарке.

Здание было окружено каменной оградой с овальными выемками. Двойные чугунные ворота, по обеим сторонам стоят солдаты в советской, американской, английской и французской форме. Узкий висячий переход соединял Дворец с другим административным зданием, а со двора к нему примыкал длинный четырехэтажный корпус — тюрьма. Хотелось подойти ближе, но здание, где проходил суд, опоясывали цепочки охраны, первая — из немецких полицейских, затем полукругом — цепочка «МП», американских военных полицейских. Иногда к зданию подкатывали машины с флажками союзников на радиаторах, американцы, англичане, русские, французы направлялись к входу, держа в руках, как успел заметить Адальберт, разного цвета карточки. Солдаты и полицейские подтягивались, бросали взгляды на карточки и снова замирали по неслышной команде «Смирно!».