Неоновые росчерки

Сегодня, именно на них, он и собирался сыграть, чтобы выведать у Панкрата не связывался ли с ним кто-то, кто мог управлять его сыновьями через него.

— А что с твоими сыновьями было, когда они выросли, ты знаешь? Ты навещал их?

— А как я их навещу?! — Панкрат поднял на Стаса взгляд.

Корнилов не особенно удивился увидев в красных от бесперебойного пьянства, глазах старика злость, боль и нечто похожее на слабое раскаяние.

Да, как бы дико это не звучало, но убийцы часто раскаиваются в содеянном. Жестокий парадокс состоит в том, что это не мешает им убивать снова.

— Мне запретили к ним приближаться, когда они малые были. А когда выросли… они нашли меня сами, но только, когда уже были совсем взрослыми мужиками. Им сейчас всем хорошо за тридцатник.

Он криво ухмыльнулся.

— Я увидел своих детей лишь спустя почти тридцать лет, с той поры, как меня повязали и упекли.

— Зачем они искали тебя? — спросил Стас.

Панкрат ухмыльнулся, затем довольно ощерился и ответил:

— Потому что им было страшно. Я был нужен им. Даже спустя столько лет. Они уважают меня, несмотря ни на что!

Стас не совсем понял, о чем он говорит, но дальнейший разговор частично пролил свет на все недомолвки Рындина.

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Среда, 25 марта. Ночь.

Он смолк и перестал плакать, когда я тихо вошла и встала позади полицейского, который с ним разговаривал.

Марк, с покрасневшим от слёз лицом, взглянул на меня с вопрошающей надеждой в заплаканных глазах.

Видеть плачущим и напуганным этого здоровяка, который с ожесточением пытал и убивал своих жертв, было чем-то несуразным и категорически неуместным.

Взгляд растерянного и перепуганного ребенка, совершенно не сочетался с обликом опасного убийцы.

Это зрелище вызывало дикий разительный диссонанс: это было чем-то антиприродным, невероятным, чем-то, чего не должно и не могло существовать.

Чудовище и монстр, с взглядом и разумом четырёхлетнего мальчика.

— Где моя мама?! — Марк неуклюже метался вдоль стены и шарахался от стоящего перед ним довольного рослого, вооруженного дубинкой полицейского. — Я хочу к маме! К маме! Где моя мама?! Где мой папа? Пожалуйста, отпустите меня! Я ничего не сделал!..

— Заткнись, мать твою! — вскричал разозленный полицейский и замахнулся дубинкой.

Марк, в страхе, сдавленно вскрикнул и, закрыв толстыми крепкими руками, вжался в стену.

— Стойте! — звонко воскликнула я.

Полицейский, собиравшийся ударить Марка, обернулся на меня.

— Ты ещё кто такая?

— Полегче, — сказал провожающий меня сержант. — Эта девушка приехала с Корниловым.

Взгляд полицейского с дубинкой изменился.

— Извините, — проворчал он и посторонился. — Что вам нужно?

— Чтобы вы оба ушли и оставили нас с Марком вдвоём, — мягко, но уверенно ответила я.

— С ним?! — полицейскийт махнул дубинкой в сторону Марка. — Да вы знаете кто это?!

— Поверьте, гораздо лучше, чем вы, — сдержанно ответила я.

Перед глазами промелькнули воспоминания этого полицейского.

Он в одиночку растит двоих детей, после смерти жены и ухаживает за отцом-инвалидом. Втайне от всех, он иногда захаживает в подпольные казино и там ночью, работает кем-то вроде вышибалы.

Понятно, откуда такая нервозность и раздражительность.

— Гоша, пошли. Нам сказали не мешать девушке беседовать с подозреваемым.

Полицейский с дубинкой пренебрежительно пожал плечами.

— Хрен ли тут беседовать, с этим у*бком.

Я не стала ничего говорить, только взглянула в лицо запуганного Марка и, как можно дружелюбнее улыбнулась ему.

— Привет, — поздоровалась я.

— Привет, — неуверенно промямлил в ответ Марк. — Где моя мама?

— Она, пока не может приехать, Марк.

— А когда она приедет? — с непосредственной наивностью, присущей только ребенку, спросил здоровяк, возвышающийся надо мной на добрых две головы.

— Скоро, — пересилив себя, солгала я. — А пока…

Я показала ему листы бумаги, цветные карандаши и охапку ярких маркеров — пришлось раскулачить кабинеты некоторых офицеров УГРО.

— Давай порисуем!

— Давай! — Марк с радостью и громко захлопала в ладоши. — Ты умеешь рисовать дракончиков?

— Конечно, — проговорила я, слегка опешив от вида, пританцовывающего и подпрыгивающего на радостях здорового мужика.

Я не случайно предложила Марку порисовать. Как известно дети часто рисуют то, что видят, слышат, изображают те фрагменты и моменты, свидетелями которых становились сами.

И не важно будь то мультфильм, прочитанная сказка или ссора дерущихся из-за денег родителей.

Я хотела узнать, что могут мне рассказать рисунки Марка. Возможно, это поможет прояснить важные детали и подтвердить нашу со Стасом версию.

Карташев с заметным увлечением взялся за рисование. И через сорок, с лишним, минут у нас было уже несколько совместных рисунков — я рисовала и дорисовывала то, что не мог нарисовать сам Марк.

У нас получилось пять листов с шестью персонажами.

Первым был Великан, его одежда, пусть и карикатурно, повторяла цвета и относительную форму одежды Панкрата в ночь убийства Антонины.

Выглядел он жутковато, с длинными спутанными волосами, каким-то расплывающимся осунувшимся лицом и не пропорционально длинными руками.