Неоновые росчерки

— Я верила… Каждый раз, когда он говорил, что подумает, я… Я верила ему! Верила, что он одумается! Верила, что он поймёт… Он должен был понять! Хоть когда-то он должен был понять, что мы, я и… или хотя бы только наша дочь, должна быть ему дороже и важнее его работы… Вечных расследований, постоянных погонь за очередным убийцей. На кого он нас с дочерью променял? На всяких жестоких подонков, трупы и кровь? Всё это ему дороже семьи? Выходит, что так!

— Рита вы же знаете, что это неправда! — я пыталась защитить Стаса.

Жена Корнилова быстро вытерла показавшиеся на ресницах слёзы и, судорожно вздохнув, проговорила чуть севшим голосом:

— Мы обе слишком долго верили ему… Алина верит до сих пор, а я… Я вижу, что ничего и никогда не измениться. Стас… знаешь, я даже не могу до конца винить его в этом. Он просто… Он такой, как он есть и этого не изменить. Я не в силах заставить его измениться ради нас с Алиной. Он не хочет этого, он не представляет своей жизни без своей драгоценной службы!

Она старалась не плакать, силилась сдержать слёзы, но противоречивые чувства душили её с двух сторон, с ожесточением выворачивая душу наизнанку. Я видела, что Риту терзает боль и гнетет совесть. Она осознавала, какой удар наносит Стасу, но… я так же видела, что жена Стаса была доведена до отчаяния и безысходности. Все что она хотела — это, как-то изменить свою жизнь и жизнь своей дочери. Рита верила, что своим поступком спасает их обеих. И у меня не было сил и аргументов, чтобы переубедить её.

Я чувствовала, знала, что должна убедить её! Я должна была сказать что-то, что заставит Риту передумать, но я понятия не имела что именно! И все, что я могла сделать, это пообещать Рите, что не скажу Стасу, где они. Я дала ей единственное обещание, да и то лживое.

Через несколько минут Бронислав припарковал свою BMW E38 L7 неподалеку от центральных ворот монументального здания ГУ УВД Москвы.

— Подождем его здесь или поднимемся в кабинет? — спросил Брон.

Я выбрала подняться в кабинет. Почему-то ожидание в машине нервировало меня куда больше.

Но, когда Бронислав открыл кабинет особой оперативно-следственной группы УГРО, я поняла, что лучше было остаться в машине.

Эта обстановка кабинета… Карта с приколотыми фотографиями по одному из дел, застывшие в безмолвной пустоте столы Коли, Сени и Стаса… Сколько раз я приходила к Корнилову и сидела рядом с его столом, пересказывая свои очередные воспоминания? Сколько раз я помогала ему, а он, пусть и косвенно, спасал меня от моих же видений… От моих бесконечных нарастающих кошмаров, связанных с чьими-то страданиями, с кровавыми убийствами и пытками. Глазами жертвы, от лица убийцы или, что бывает чаще всего, со стороны, оставаясь бестелесным призраком, я наблюдала на какие мерзости способна толкнуть человека его темнейшая сторона сознания. Темнейшая и грязнейшая, наполненная лишь ненавистью, похотью, злобой и жаждой чужой боли, чужих страданий и убийства… Сколько я их видела? Десятки? А может увиденное мною количество перевалило и за сотню? Сколько раз за свою жизнь я просыпалась, с паническим криком, а проснувшись сотрясалась в тихих горьких рыданиях? Я оставалась наедине со своими пугающими и сводящими меня с ума видениями. Воспоминания убитых, растерзанных и замученных людей возвращались ко мне днём и ночью. Они подобно яду пропитывали и отравляли моё сознание, возвращая меня, вновь и вновь, к последним воспоминаниям своей жизни.

Они мучили меня, истязали мою душу, лишая всякого покоя. Я плакала от бессилия, рыдала и молила их оставить меня… Но единственный, кто мог спасти меня, облегчить мои мучения, был Стас. Тот Стас, которого я сегодня, уже почти час, как, подло предала.

— Хочешь, сделаю тебе чаю с мятой или мелиссой? — проговорил над ухом заботливый голос Бронислава.

Его большие ладони легко и осторожно легли мне на плечи. Я застыла, испытывая смесь странных чувств. Со одной стороны мне было крайне неловко, когда Брон ко мне прикасался, а с другой, мне бы не хотелось, чтобы он убирал руки…

— Ника? — повторил вопрос Коршунов. — Тебе сделать чай?

Я тянула с ответом, я знала, что когда отвечу он уберёт руки.

— Д-да… — наконец, ответила я, — если тебе не сложно…

— Ради того, чтобы угодить тебе, Ника, можно преодолеть любые даже самые невыносимые сложности.

Он сказал это в шутку, с легкой издевкой, но я ощутила сковывающее меня смущение. Я так и не поняла, почему иногда веду себя с ним нормально и чувствую себя вполне свободно, а иной раз меня мучает необъяснимая застенчивость. Просто, вдруг от случайного взгляда или прикосновения Коршунова, я становлюсь рассеянной, мне тяжело сосредоточится, тяжело соображать и какое-то стыдливое чувство, с привкусом легкой паники, начинает беспокойно ворочаться внутри меня.