Неоновый убийца

Она была такой же смуглой, насколько бледной была Айрис. Аккуратно и скромно одетая – в блузку, застегнутую до самой шеи, юбку, облегающую ее щедрые бедра, в туфлях без каблука, – она стояла, выпрямившись в струнку. Глаза ее были наполнены слезами, и, несмотря на то, что женщина просто-таки воплощала сдержанность, одна слезинка все-таки ускользнула и скатилась вниз по щеке.

– Заходите, – просто сказала она.

Джексон последовал за ней через огромную прихожую в гостиную, со вкусом обставленную, с богатыми драпировками на французских окнах и антикварными светильниками на стенах. Он почувствовал стыд при мысли, что такой вид дома, с его спокойным стилем и изысканностью, совершенно не вязался с кем-то вроде Айрис.

– Садитесь, пожалуйста, мистер Джексон.

Она сказала, что ее зовут Норма, и указала на диван, ближайший к дверям, выходящим в сад. Уселась напротив, аккуратно поджав под себя ноги, скупая и точная в движениях.

– Айрис знала, что такой день может наступить, – с горечью начала она. – Нельзя заниматься таким делом, не подвергаясь риску. Айрис всегда была честной на этот счет. Она страдала?

Норма явно думала, что Айрис умерла так, как и жила, что было правдой, но все же и словом не обмолвилась о ее болезни, что Джексон счел немного странным – хотя, пожалуй, не более странным, чем упоминание о занятиях Айрис в качестве наемного убийцы, словно это была любая другая работа.

– Не думаю, – ответил он, сознавая, что Норму вполне можно считать соучастницей. – Вы с ней были близки?

– Как сестры. Были вместе в детском доме. Я ушла первой, но потом Айрис меня разыскала. Она сама попала в беду, но правда в том, что тогда это она меня спасла.

Ее глаза нацелились куда-то в пространство; изгиб рта намекал на какой-то неприятный опыт, который лучше не вспоминать.

– Она жила здесь с вами? – спросил Джексон, осматриваясь.

– Бывала наездами. Думала, что так будет лучше. Было важно, чтобы мы держались подальше друг от друга. Чтобы не привести домой врагов, как она обычно говорила.

– Я понимаю.

Норма печально улыбнулась.

– Нет, ничего-то вы не понимаете.

Джексон перехватил ее спокойный взгляд и откинулся на подушки, лихорадочно пытаясь привести в порядок кружащиеся мысли. Для женщины, которая одной ногой стояла в могиле, Айрис, похоже, находилась в довольно приличной форме, чтобы убивать, когда это требовалось. По ее виду нельзя было сказать, что она постоянно испытывает физическую боль. Он должен был догадаться раньше.

– Это ведь вы, так? Айрис нужны были деньги для вашего лечения?

Норма встала.

– Пойдемте со мной, – сказала она.

Сбитый с толку, Мэтт последовал за Нормой в прихожую и вверх по широкой лестнице. Она остановилась перед дверью одной из спален и легонько постучала. Ответа не последовало.

Многозначительно посмотрев на Джексона, Норма приложила указательный палец к губам. Он кивнул в ответ, показывая, что понял необходимость соблюдать тишину.

Слегка повернув ручку, она толкнула дверь, зашуршавшую по ковру. Внутри – набор медицинского оборудования. Посреди комнаты – двуспальная кровать, на которой спала девочка лет пятнадцати. Ее светлые волосы были короткими от химиотерапии, кожа болезненно бледной.

– Познакомьтесь с Эди, – прошептала Норма. – Дочерью Айрис и центром ее вселенной.

88

Смертоносная и скрытная, бесстрашная и заботливая – вот лишь несколько определений, которыми Джексон пытался вкратце охарактеризовать Айрис; и все же она оставалась такой же непостижимой в смерти, какой была и в жизни. Для Нормы, к которой Айрис сбежала после того, как ее изнасиловали, она была избавителем. А для Эди – просто мамой, у которой была странная работа, требующая частых отлучек из дома. Джексон не мог оправдывать действия Айрис и никогда бы не оправдал, но на протяжении нескольких месяцев, прошедших со времени его первого визита в особнячок в пригороде, как он думал, проникся к ней большим пониманием.

С тех пор как Эди положили в больницу в Гейдельберге для экспериментального лечения, за которое заплатил Джексон, он успел продать свой дом и временно обосновался там. Большую часть дней они с Нормой проводили в беседах – в основном об Эди, которая, похоже, приняла смерть матери с таким же молчаливым стоицизмом, который выказывала по отношению к своей болезни.

– Ей будет трудно потом, когда у нее будет время подумать – когда она почувствует, что у нее опять есть будущее, но будущее без мамы, – проницательно заметила Норма. – Вот тогда-то нам и придется за ней как следует присматривать, тогда-то она и будет нуждаться в самой большой заботе.

Лечение, пусть даже и экспериментальное, приносило свои плоды. Не раз звучало слово «ремиссия», и оставалась надежда на то, что, если все так пойдет и дальше, Эди достаточно оправится, чтобы вернуться к учебе.

– Эди непреклонна в этом, – сказала ему Норма одним теплым апрельским днем. – Она просто молится на образование. Чуть ли не больше всего сожалеет, что до сих пор у нее не было возможности должным образом себя попробовать.