Неопознанная педагогика. Красноярский край. Человек вверх тормашками из деревни Караульной

В 1835 году обнаруживаются богатейшие золотые прииски, среди владельцев Трубецкие, Бенкендорфы и Третьяковы. В городе появляются золотоискатели. Золотая жила российской Империи! Жизнь в городе и окрестностях бурлит. Двадцать лет спустя образовывается Общество трезвости («Значит, и пьянство было уже значительно» – прозорливо замечает по этому поводу автор книги «Енисейск православный» протоиерей Геннадий Фаст). Золотопромышленники гуляют. Процветают гадания и ворожба. В 1868 году сгорает театр. Некоторые считают, что это было предзнаменование, но его никто не понял. В ту же пору объявляется некий юродивый, молодой парень, ссыльнопоселенец, ходивший зимой в сорокаградусные морозы босиком, его везде принимают, считают святым. Потом сажают в острог и высылают. Многие были уверены, что это он в 1869 году предсказал ужасающий пожар, который вскоре охватил город…

Енисейск сгорел. Золотая лихорадка кончилась. Енисейск превращается в тот сибирский городишко, каким мы и видим его сегодня…

ЗАКАТНОЕ солнце равно золотит высокое окно храма и окошко завалящего домишки. Постоишь немного, походишь, и картина провинциальной жизни как на ладони.

Мимо Спасо-Преображенского монастыря проехали мальчишки на велосипедах с длинными удочками. Прошагала на высоченных каблуках плачущая девчушка. У монастырских ворот, под стриженными по-петербуржски деревьями, лежит на боку мужичок. Ему хорошо… Кажется, что в этом городе всем хорошо. Умиротворение, покой. В своей основе город неизменен, сказала мне выросший здесь человек. Подразумевая внутреннее содержание. Как-то в детстве родители ушли в кино, оставив её одну, и девочка вышла из дома с намерением заблудиться – придут родители из кино, и будут плакать. Ходила кругами и не смогла заблудиться.

Необыкновенные чувства испытываешь в этом городе, где всё осталось, как было. Музей как будто. А станешь под окнами купеческого дома с изумительными, выдающимися на ширину бревна резными окнами – и услышишь за занавеской, за цветами женские голоса, и детский смех, и мужской бас: «Васютка, Васютка…» Как будто подслушиваешь в другом веке.

Голубые ставенки. И ставни, и крепкие высокие ворота, и почерневшие бревенчатые стены, и высокие окна – как это могло сохраниться на улицах Рабоче-крестьянской и Пролетарской? Зачем? Красные, белые… Как будто опять кто-то вернулся.

«Сумерки. Сад в ароматах / Плещется сонно фонтана струя / В пламени тихом заката / Грусть – королева моя…

Гимназические стихи двадцатилетнего наркома внутренних дел Сибири Фёдора Лыткина. Чекистская лирика. Много писал и много расстреливал. Хотя в самом Енисейске революция, можно сказать, была «бархатной» В восемнадцатом приходит Колчак. Пароход с большевиками пытается уплыть северным путём в центр России. Возле Туруханска его останавливают, часть расстреливают на причале…

Тут у нас с местным знатоком, водившим меня по Енисейску, Натальей Иосифовной Балютой, возникла дискуссия. «Это были не только тупые большевики?» – спросил я про политических деятелей двадцатых. – «Да что вы. Ну, нет – сказала она. – Я читала биографии этих людей – у них, как минимум, университеты. Многие происходили из именитых семей. Не пойди в революцию – было бы блестящее будущее. И когда я сейчас слышу: «вот, головорезы», – я не согласна с этим. Целое поколение назвать головорезами? Извините, я не соглашусь…»

А кто они?

Сказка про царя Салтана