Неожиданный визит

Темы были примерно такими: «Почему мы вносим вклад в окончательную победу, собирая лекарственные растения?» или «Почему молодая девушка уедет в город только после окончательной победы?».

Не могу устоять против желания войти на школьный двор, хотя меня могут спросить, кто я такая и что мне здесь нужно. Дети, вероятно, примут меня за новую учительницу. А если ко мне обратится учитель, я скажу ему: «Я хотела бы присутствовать на уроке в классе господина Мюллера». Наверняка здесь тоже есть свой господин Мюллер, ведь Мюллеры есть везде. Но Сокровище Донат был только у нас. Донат рассказывал нам разные истории, захватывающие и романтические. Некоторые из них я и сейчас могу повторить слово в слово. Но только о том, почему у него такое странное прозвище — Сокровище, — он не рассказывал никогда. Или вот — Мудрак, новый учитель, всего на четыре года старше нас. Мы, девочки, иногда над ним подтрунивали. «Интересно, покраснеет ли он, если спросить его, что такое менструация?» Он действительно краснел.

Перемена. Этого еще недоставало. Дети так же быстро сбегают вниз по лестнице, как когда-то и мы. Интересно, есть ли среди них дети Литти и Нанти? Вон та длинноволосая, тонконогая девчушка вполне может быть дочерью Литти. Вот она облокачивается о ствол яблони и рисует что-то носком туфли на песке — и я уже почти в этом уверена. Но вот ее зовут, и моя уверенность мигом улетучивается. Ведь едва ли Литти назвала бы свою дочь Ивонной. Прохожу немного дальше. Какой-то мальчик толкает меня и извиняется. Вишневая косточка попадает мне в руку, но на сей раз — никакого извинения. Ни слова не говоря, иду к душевой. Сверкающие чистотой умывальники, даже есть душ. И опять Ивонна. Какой-то черноволосый мальчик показывает ей на велосипедную стоянку:

— У меня есть свободное место!

Ивонна смеется:

— И для ящика тоже?

— Для какого ящика?

— Для я-щи-ка к ба-за-ру, — по слогам произносит Ивонна, словно хочет сказать: «Уже забыл?»

— А, ясно! — восклицает мальчик. — Я тебя потом подожду.

Звонок. Перемены сейчас такие же короткие, как и в мое время. Но я хочу еще кое-что узнать и поэтому останавливаю одну из девочек примерно в возрасте Ивонны:

— Что это у вас за базар и что вы там продаете?

— Мастерим поделки, делаем куклы из соломы — кто что умеет. Заработанные деньги перечисляем в фонд помощи Вьетнаму. Извините, мне нужно идти. — И она убегает в школу.

Необъяснимый приступ любопытства охватывает меня и влечет в подвал. Спускаюсь. Ступеньки старые и стертые, как и прежде. Паутина и запах мокрого камня. Первая дверь направо не заперта. Заглядываю — в комнате свалены старые сломанные парты, списанные классные доски, географические карты, ненужные книги, на одной из парт стоит глобус, рядом — надбитая фаянсовая тарелка. Как завороженная, смотрю я на нее. Несомненно, это одна из наших школьных тарелок. Снова явственно ощущаю запах ячневой каши. Ни секунды не колеблясь, стряхиваю насыпанные на тарелку скрепки, и цветные мелки, хватаю тарелку и пытаюсь запихнуть ее в сумку. Это удается сделать не сразу, я волнуюсь, все-таки это первая в моей жизни кража. Наконец-то моя добыча в сумке.

Не помню, как я вышла из подвала, миновала школьный двор. По улице шла и постоянно оглядывалась. В себя я пришла только в поле за деревней. Место знакомое… Двадцать лет назад я здесь ползала на коленках между рядами маленьких ростков свеклы, прореживая ее. После этой работы горели колени и болела спина.

Тарелка оказалась довольно увесистой. У меня было такое чувство, словно я приехала в Ф. исключительно ради этого надбитого куска фаянса. Дома поставлю ее на сервант с книгами, невзирая на то что Эрнст наверняка скажет детям: «Яснее ясного, ваша мать откуда-то ее стащила».

Я ускорила шаг и за полями свеклы увидела длинные плоские строения фермы. По проселочной дороге навстречу мне промчался какой-то молодой человек на мотоцикле. Наверняка агроном или зоотехник. Попав в пылевой шлейф, клубившийся за его мотоциклом, я закашлялась и решила уже было повернуть назад, но напоследок поднялась на железнодорожную насыпь и пошла по ней, вдыхая свежий, чистый воздух полной грудью. Я дошла до места, где двадцать лет тому назад стоял разбомбленный американскими самолетами поезд. Жители Ф. увозили отсюда ручные тележки, доверху нагруженные тюбиками зубной пасты «Одоль» и пакетиками с ватой. Я же набила ватой и пастой две огромные сетки и еле дотащила их до дома. Пасты этой хватило на долгие годы.

А сейчас здесь царила тишина. Ни души кругом. Полуденный зной. Жужжание пчелы, летящей к одуванчику, да паук, ищущий убежища под листом. Я устала и проголодалась. Сошла с насыпи, опустилась на косогор и пообедала бутербродом с колбасой и пучком щавеля, который нарвала по дороге. Удивительно, как я могла так долго обходиться без щавеля? От жары меня совсем разморило, и я блаженно растянулась на косогоре. Виднеющиеся вдалеке зеленые сады Ф. отодвигались все дальше и дальше и наконец совсем исчезли.