Непереводимая игра слов

Здесь корень проблемы: оценка личности Иосифа Виссарионовича до сих пор не перешла в сугубое ведомство профессиональных историков, поскольку сталинской матрице до сих пор нет убедительной альтернативы. А просто отменить ее нельзя – можно только заменить, вытеснить другой. В принципе замена возможна и без союзных штыков или вбомбления страны в каменный век – сумели же Испания или Португалия быстро оправиться после Франко и Салазара. Ссылка на этническую предопределенность, генетически закодированную судьбу тоже сомнительна – достаточно глянуть на Корею Северную и Южную. На российские масштабы пространства и времени, безусловно, стоит делать скидку. Но и времени, и пространства для выработки новой матрицы национальной эффективности у нас было достаточно. То, что этого не произошло, – то ли беда «народа» и вина «власти», то ли наоборот; и уж всяко – вина и беда тех, кого на современном русском называют «элитами», вежливо не замечая, как красноречиво это зарезервированное в грамматике, но ранее не востребованное в живом языке множественное число – потому что много может быть мафиозных кланов или корпораций, а элита у нации все-таки одна.

И пока никакой новой матрицы нет, пока вопрос «есть ли разница между Сталиным и Гитлером?» не отошел в ведение профессионалов, все мы помимо вкусов и желания остаемся на долготе вождей. В часовом поясе более чем полувековой давности. На широте того неподдельного, но неубедительного центра Европы, мимо которого я ехал на раздолбанной «двадцатьчетверке» в озаренный кладбищенскими свечами Хэллоуин. В том заколдованном месте, которое ладно бы просто оставляло нас в невыясненных отношениях с опасным прошлым, – но оно еще и лишает нас безопасного будущего, резервируя на завтра невидимую, но реальную точку бифуркации с условным именем «Сталин».

Она всё еще существует, эта точка; вот что нам следует трезво понимать.

Чужая игра

Потому что мы – не банда: кем на Руси быть плохо (2015)

Когда говорят, что в России кисло со свободами или возможностями, – это не вполне правда.

Россия в некотором смысле и сейчас – страна небывалых свобод и беспрецедентных возможностей.

Потому что она, Россия, – страна исключительной мобильности.

Нет, погодите, не надо кидаться в меня виртуальной шкуркой банана.

Да, я в курсе, что бывает мобильность горизонтальная – как, например, во вражьей Омерике, где люди ради хорошей работы спокойно переезжают с Атлантики на Тихий; и я в курсе, что с такой мобильностью в сегодняшней России швах – не считать же за нее вахтовую пахоту всея ближния, дальния, малыя, белыя и прочия округи в единственном стольном граде. И да, я знаю, что бывает также мобильность вертикальная – это когда хорошо работают социальные лифты, исправно подвозя свежую кровь вампирской меритократии на верхние этажи; и я знаю, что с такой мобильностью в сегодняшней России швах еще больший. И вообще, в последний раз социальные лифты тут бодро сновали по шахтам аж в девяностые – да и тогда то на лестничной площадке дежурила парочка киллеров с Тульским Токаревым в карманах, а то, напротив, из лифта, как в заштатном хорроре, выходил совсем не тот человек, который в него недавно садился.

Но не ту и не эту мобильность имею я в виду.

Настоящая русская мобильность – иная. Экзистенциальная.

Это значит, что не только правила, по которым устроена жизнь, но и само ее вещество тут – предельно и непредсказуемо пластичны. А свободы и возможности прихотливо гуляют в диапазоне от плюс до минус бесконечности, не подчиняясь до конца никакому, пускай самому хитроумному или циничному рацио.

Константа, пожалуй, только одна. Государство, если не вовсе лежит в руинах, исправно выполняет функции Рока – причем скорее в манере концлагерного коменданта Амона Гёта, в спилберговском «Списке Шиндлера» спьяну палящего с балкона во всё, чему не посчастливилось пошевелиться не в то время не в том месте.

Так тут почти всегда. В большинство эпох. При всех режимах.

И у такого устройства бытия есть неизбежное железное следствие. Почти всегда, в большинство эпох и при всех режимах, – чтобы иметь хорошие карты в игре «русская жизнь», стоит, право, принадлежать к одной из двух категорий людей.