Непобедимый. Право на семью

Ведь Миша и не думает этого делать. Не знаю, какие раны пытается латать, но то, что руководствуется именно этим в первую очередь — это очевидно. И при этом расчет в его действиях уловить невозможно. Он несется, как зверь, на инстинктах. Абсолютно бесконтрольный. С каждым движением выплескивает свои чувства, свою потребность и именно этим меня сокрушает.

Руки жадно сжимают, губы жестко ласкают — кожа шеи и груди горит огнем.

Член непрерывно вколачивается. Моя теснота и его размеры вызывают болезненный дискомфорт, и вместе с тем, кажется, будто в мое тело вернули одну из самых важных деталей. Мою. Законную. А я ведь даже не понимала, что ее тоже не хватает. Лишь сейчас… Заработала полноценно. С перебоями. Со стонами. С повышенным напряжением всего организма. Со жгучими молниями по натянутым мышцам.

— Миша… Миша… Я тебя люблю… — выплескиваю вполне осознанно. С болью вырываю, но держать в себе больше не могу. После всего, что сегодня было сделано и озвучено, эти чувства меня убивают. Тихомиров же… Он впервые сбивается. Содрогаясь, тормозит и замирает. — Миша… — выдыхаю протяжно. Веду ладонями по его плечам, спине, шее. И с какой-то отчаянной упертостью повторяю: — Я тебя люблю.

Он тяжело вздыхает, ловит мои ладони, стискивает до боли и, припечатывая к ковру, глухо выдает:

— Я тебе не верю.

— Ну и не верь! А я буду говорить…

— Нет уж. Будь добра, заткнись.

— Какая тебе разница, что я говорю?

— Большая. Заткнись, сказал.

— Миша… Миша… Я…

Тогда он затыкает меня единственным возможным способом — накрывает мой рот своим. Возобновляя движения, выпускает мне в рот часть своего удовольствия. Сначала инстинктивно принимаю, а мгновение спустя уже вполне осознанно глотаю эти хриплые вибрирующие внутри меня звуки. И на влажное движение его горячего языка со всей охотой отвечаю. Узнаю его вкус, вспоминаю и захлебываюсь восторгом.

Наверное, я стону, и Миша тут же углубляет поцелуй. Он становится жестким и до трясучки голодным. Несколько раз кусает меня. И это тоже приятно. Я отвечаю — вгрызаюсь в его губу в ответ, пока не сталкиваемся языками. С какой-то одуряющей дикостью сплетаемся и жадно сосемся. Никогда такого не было. Никогда… А теперь будет. Иначе нам не переработать все то, что скопилось.

Все движения Миши становятся резче и грубее. Толчки внутри меня в том числе. Быстрее, мощнее, чаще… Словно не близость это, а какое-то сражение. И в то же время я понимаю, что это, в отличие от шлепков, не наказание. Он вместе со мной сходит с ума. Непобедимый не способен остановиться. Он больше не может подавлять свои чувства. Хорошие они или плохие — не знаю. Совершенно точно, что очень сильные. Они его сокрушают. Он в них горит.

«Любил…»

Любил… Любил… Любил…

И меня выбрасывает. В какое-то звенящее, запредельное, невесомое и горячее пространство. Я столько раз кончала без него, но ни один мой оргазм и близко не был похож на этот космический полет. С Тихомировым по-настоящему взрываюсь, умираю и на долгий миг зависаю там, за чертой.

Миша останавливается. Что-то говорит… Одно короткое слово. Я разобрать не могу… Что сказал? Переспросить не хватает сил.

Он прижимается к моей переносице лбом. И какое-то время просто дышит. Громко, часто и хрипло. На самых высоких оборотах работает сердце — чувствую. Но он не кончил… Может, это и неважно. Однако меня беспокоит. Сильно. Но недолго.

В следующее мгновение Тихомиров отстраняется и, резко переворачивая меня, ставит на колени. Машинально ловлю ладонями равновесие. И почти сразу же его теряю, когда он снова входит. Миша и сам давит мне на затылок, заставляя опускаться ниже и выпячивать зад. Руки сгибаются, продираю локтями ковер. А в следующую секунду об него же царапаю лицо.

— Боже, Миша… Ты огромный… — мычу, выгибаясь до ломоты в пояснице.

— Остальные меньше попадались? — цедит сердито Тихомиров и кусает меня за плечо.

Я лишь мотаю головой, не замечая, как травмирую о жесткий ворс кожу.

— Я тебя люблю… Только тебя, Миша… — бормочу задушенно.

— Твою мать, Полина… Молчи, блядь…

Снова его щетина касается моей спины, но на этот раз в ход идут не зубы, а губы. Сжимая ладонями мою грудь, припечатывается сзади со всей дури и на контрасте с этим целует почти нежно.

— Боже… Боже… Миша-Миша…

Я не выдерживаю. Должно быть, он все же намерен меня убить. Сколько это может продолжаться?

— Я бы мог трахать тебя всю ночь, — рычит Тихомиров мне в ухо.

Черт возьми… Он словно мысли мои читает. Будто все это время не только в моем влагалище господствует, но и в сознании. Да, конечно, и в сознании тоже. Иначе я бы не сходила с ума.