Непобедимый. Право на семью

— Что, вообще никак? — явно расстраивается парень. — Хоть на полчаса?

— Никак, Алик. Сорри. В другой раз.

— Давай, подвезу тогда.

— Так ты же… — растерянно лепечу я. — Разве не пойдешь с ребятами?

— Если ты не идешь, то и у меня интереса нет, — заявляет многозначительно.

Смущает. Но это смущение какое-то другое… Не такое, как с Мишей. Неприятное.

Теряюсь на эмоциях. Не получается придумать отговорку. Поэтому киваю и отвечаю на улыбку Алика. Он тут же открывает для меня пассажирскую дверь и помогает сесть.

В дороге разговариваем. Я все жду, что та пружина, которую неожиданно скрутило в груди, ослабит напряжение. Но этого не случается. Напротив, чем ближе подъезжаем, тем хуже я себя чувствую. Особенно, когда Алик притормаживает у дома, и я вижу на детской площадке Мишу с Егором. И вроде ничего плохого я не сделала… Однако вину ощущаю. Она меня захлестывает и переполняет.

— Так, когда ты будешь свободна, принцесса? — в который раз спрашивает Алик.

Улыбаюсь, только потому что он улыбается.

— Не знаю, правда… — пожимая плечами, строю беззаботный вид. Внутри же разрастается тревога. Такая сильная, что всю меня поглощает. — Спасибо, что подвез.

Выбираюсь из салона. Глубоко вдыхаю, в надежде на то, что свежий воздух быстро вытравит из легких чужой запах, которого я не только успела наглотаться. Кажется, я им пропахла. И мне это неприятно до дрожи.

К моему раздражению, Алик тоже выходит из машины.

Невольно смотрю в сторону площадки. Встречаюсь с Мишей взглядом, и грудь изнутри горячей волной окатывает. Заламывает мышцы до боли и в каком-то окоченевшем состоянии клинит. Полыхает в одной точке — в сердце. Оно берет разбег. Раздувается и отчаянно разбивается о ребра.

— Мамочка! — выкрикивает Егорка. — Ура!

Казалось бы, это должно разрядить обстановку и разогнать сгустившиеся надо мной тучи. Но нет… Чуда не случается. Мужчины сталкиваются взглядами, и атмосфера накаляется.

— Это твой малой? — спрашивает Алик с какой-то натянутой улыбкой.

Миша помогает Егору спуститься с горки, и малыш сразу же бежит ко мне. Приседаю, чтобы поймать его.

— Алик, познакомься, — говорю просто из вежливости. Представлять их желания не возникает. — Мой сын — Егор Михайлович Тихомиров.

— Привет, мужик, — выдает Алик со смешком, протягивая ладонь.

Малыш, конечно же, на рукопожатие отвечает. Папа его давно научил. Однако особого восторга от встречи не выказывает. Как и его отец, впрочем.

— Мой друг — Алик, — представляю парня подошедшему к нам Мише. Голос от волнения становится выше и немножко подрагивает, но в целом не критично. — Отец моего сына — Михаил.

— О, — выказывает удивление друг. — Приятно! — протягивает Тихомирову руку.

Тот, насколько я вижу боковым зрением, спокойно отвечает на этот жест. Не представляю, что думает… Однако вслух ничего не говорит.

— Ладно. Нам пора, — вздыхая, крепче прижимаю Егора. Почему-то возникает такое желание. — Еще раз спасибо, Алик. До завтра.

— До завтра, принцесса!

Выдавливаю еще одну улыбку и, наконец, поворачиваюсь к подъезду. Иду быстро. В ушах шумит. Не хочу подниматься с Мишей в лифте. В голову самые бредовые идеи приходят. С трудом убеждаю себя, что уехать без него, если удастся вырваться вперед, и отправиться вдруг на двадцать шестой этаж по лестнице — одинаково дико.

Шагаю в кабину и замираю. Смотрю прямо перед собой. Периферийно отмечаю, как он входит и запускает лифт. Кабина сразу же начинает подниматься. Движется, как обычно, стремительно. Но, боже мой, какой же долгой эта поездка ощущается. Непрерывно чувствую его взгляд. Злится? Не решаюсь проверить. Сердце заходится. И боюсь я вовсе не гнева. Равнодушия. Его я не выдержу. Если ему все равно… Если я все эти эмоции надумала… Если единолично накрутила энергетику… Все остальное потеряет смысл.

— Я голодный, — нарушает тишину Егорка.

— Сейчас будем ужинать, — обещаю машинально.

На том же автомате улыбаюсь.

— Трубочки, — заказывает сынок. Трубочками называет макароны в форме пера. — С сыром.

Последнее коверкает до неузнаваемости, но я, конечно же, понимаю.

— Трубочки с сыром, — повторяю я. — Договорились.

Миша такую еду не одобряет. Однако сейчас молчит. И даже когда входим в квартиру, ни слова не произносит. Исчезает в своей комнате.

Я умываюсь и прослеживаю, что это сделал после улицы сын. Переодеваюсь в домашнее трикотажное платье, стягиваю волосы в хвост и отправляюсь на кухню.

— Помогать, — выражает охоту Егорка.

Ставлю для него стул у раковины и даю мыть овощи. Сама же ставлю на плиту кастрюлю с водой, подсаливаю ее и, не переставая поглядывать на сына, достаю из холодильника сыр.

— Егорчик, хватит, — закрываю смеситель и сливаю воду.

— Хватит, — повторяет малыш. Когда я помогаю ему спуститься со стула, ожидаемо теряет к кухне интерес. — К папе хочу!

Меня только от одного упоминания Тихомирова мурашками обсыпает.

— Иди. Только не забывай стучать.

— Папа сказал, к нему стучать не надо, — старательно выговаривает Егор. И акцентирует: — Папа сказал!

— Все равно…

Лекция о хороших манерах не задается. Сын убегает, не давая мне даже начать.