Непобежденные

В первые дни, как попер немец по июньской жаре, молотили его без счету. Бомбы да снаряды, что посыпались, как горох из решета, пулеметчиков миновали. А этой ночью подняли батальон по тревоге, и пришлось оставить такой надежный, такой обжитый окоп.

Полночи шагали по пыльным дорогам, взбирались на крутизну Федюхиных высот, Сапун-горы и каких-то оврагов, оказавшихся на пути, топали по каменистым горбам, откуда уже можно было разглядеть взблескивавшее под луной море. Направлялись, — теперь это каждый видел, — к мелькающим во тьме огням горящего Севастополя. По извилистому дну балки неожиданно вышли к рукаву Южной бухты, и Зародов с облегчением выпрямился, свалив с плеч тяжелый станок пулемета. Ему, как первому номеру, полагалось бы нести ствол, который полегче, да сам видел, на таком переходе его хилый Коркин под 40-килограммовым станком совсем бы сдох. Ну а он, Зародов, ничего, выдюжил. Зашумело по рядам:

— Глянь, Царская пристань! На ту сторону нас, на Северную!

— Были в огне, а теперь, значит, в полымя…

В другое время нашелся бы кто-нибудь, придумал словечко позаковыристей насчет того, что не впервой морякам затыкать всякие разные дырки. Но никто не шутковал, каждый понимал: предстоит нешуточное.

О Северной стороне все были наслышаны в последние дни. И во втором секторе, где до вчерашнего стояли их батальоны 7-й морской бригады, немец жал, людей не жалеючи, но то, что творилось в четвертом, на Северной, говорили и представить невозможно. Там, будто бы, и фронт не устоял, и все свои танки да пушки немец попер туда. И вот, стало быть, надо теперь сделать так, чтобы попер он оттуда…

Приткнувшись к пристани, стояла большая баржа, на нее все быстренько погрузились вместе со своим боевым имуществом, и чихающий катерок потащил баржу по стальной в раннем рассвете глади Южной бухты. Когда выбрались на просторы Северной, малость качнуло. Но не расшевелила душу родная качка: хлебнувшие окопного опыта, люди ловили минуты, оглядывали себя, оружие, а некоторые спали. Понимали славяне: может, всего отдыха на ближайшие дни будет только этот, пока буксир тащится через бухты.

Высадились на Инженерной пристани и с ходу, пока немцы не расчухались, рванули по изрытым бомбами дорогам на север. Через час остановились в глубокой лощине и повалились в сон, не обращая внимания на грохочущий неподалеку фронт.

Зародов уснуть не смог. Лежал под кустом и думал о своей Нине, которая ни за что не хотела эвакуироваться. Хотя было ей, — он точно высчитал, — без малого восемь месяцев. Еще немного и родит. У кого-то за это время прибавились ордена-медали, а ему скоро присвоят самое что ни на есть высокое звание — отец. И значит, будет у него сын, непременно сын, это он окончательно решил. И пойдут они после войны на рыбалку…

Иван даже привстал от этой своей мысли, огляделся. Вся лощина была забита братвой, кто лежал и дрых, торопился, а кто, как он, маялся. А по самому дну лощины быстро шел в сопровождении группы командиров полковник Жидилов, так шел, что Иван сразу понял: всё, кончен бал, скоро подъем. Жидилов Ивану нравился, вот с кем хотелось бы посидеть да поговорить по душам. Говорил Жидилов коротко, но решительно, без рассусоливания, но и без крика. Ни разу не слыхал Иван, чтобы командир бригады на кого-нибудь когда-нибудь накричал. По виду крепкий мужик, — силенкой бог не обидел, — а, сказывают, любит цветочки и стихи, будто бы, сочиняет. О своих делах в самый раз поговорить бы Ивану и с комиссаром бригады Ехлаковым. Напомнить бы первую встречу в горах, когда прорывались к Севастополю, и он израненный валялся возле походного камбуза, да рассказать про Нину все, без утайки. Напористый мужик, Ехлаков, помог бы отправить Нину на Кавказ, хоть бы она и сопротивлялась. Но в первый же день немецкого наступления раздробило Ехлакову ногу осколком и его самого вывезли на Кавказ, как ни сопротивлялся.

А потом такое началось, что не до разговоров стало. Теперь уж и вовсе, видно, позабыть надо о разговорах. Теперь все личное по боку. Как говорил военком Ехлаков: кончилось время кричать «Да здравствует Родина!», пришла пора умереть за нее.

Задачу им поставили «простенькую»: выйти к виадуку, что в четырех километрах на восток от 30-й батареи. От переднего края — Полчаса хорошего ходу. Для немцев, со всеми их танками, самолетами, пушками, эти полчаса растянулись на четверо суток. А двум батальонам бригады Жидилова, общей численностью в тысячу человек, да еще одному батальону 95-й дивизии предстояло до вечера оседлать виадук. Все бы ничего. Да ведь к тому же виадуку с востока будет пробиваться другая ударная группа. А это значит, что прорвавшиеся к станции Мекензиевы горы немецкие полки окажутся в окружении. Немногое положено знать простому пулеметчику. Но даже прослышав только о задаче, поставленной батальону, Зародов догадался, что к чему. Так неуж немец глупее? А раз так, то все самолеты, танки и пушки кинет он против жидиловцев. Все, какие имеет. Как тут было не вспомнить слова комиссара?!.