Непобежденные

«Что сказать им? — спросил себя командарм. И решительно ответил: — Правду, только правду, всю правду! Что противник неспроста обходит справа и слева, ослабив нажим перед фронтом, хочет добиться того, что не удалось в Одессе, — окружить и уничтожить армию в открытой степи. Что связи нет ни со штабом войск Крыма, ни с Москвой. Что отходить нужно немедленно. Куда? Для него этого вопроса не существовало, и он мог бы тотчас отдать приказ об отходе на Севастополь. Но ему нужно было, чтобы все командиры поняли, насколько ответственную и важную ношу взваливает на себя армия. Отходит не ю имя самосохранения, а чтобы спасти других. Спасти для флота важнейшую военно-морскую базу. Манштейн был бы рад, если бы приморцы пошли на восток, вслед за 51-й армией. Так надо ли радовать Манштейна, отдавать ему Севастополь почти беззащитным? Ведь там нет ни сухопутной армии, ни полевой артиллерии, а снятые с кораблей моряки, несмотря на всю их отвагу, едва ли долго продержатся…»

— Ну что? — прервал командарм свои раздумья. — Время?

Он вышел во двор, обошел собравшихся командиров, пожал руку каждому, пронзительно взглядывал им в глаза. Отступил, оглядел всех еще раз, резким жестом руки пригласил в дом.

— Очевидно, больше ждать некого. Кто не прибыл, значит, не мог.

Было ровно семнадцать ноль-ноль, когда командарм вошел в комнату, где вокруг стола толпились генералы и полковники, нетерпеливо махнул рукой, чтобы садились.

— Мы пригласили вас на это расширенное заседание Военного совета, чтобы обсудить единственный, крайне важный вопрос…

Он оторвал взгляд от карты, расстеленной на столе, поверх пенсне оглядел собравшихся, словно проверяя, все ли на месте. Рука привычно шарила по столу, искала карандаш. Усилием воли он заставил руку лежать неподвижно и ровным голосом начал говорить все то, о чем только что думал, ничего не пропуская, не смягчая формулировок.

— Итак, у нас два пути. На Керчь дорога еще не закрыта, и мы можем за одну ночь достигнуть Керченского полуострова. Но туда отходит пятьдесят первая армия. К Севастополю, всего скорей, придется пробиваться. Военный совет считает необходимым посоветоваться об этом с командирами и комиссарами. Чтобы каждый мог высказаться вполне самостоятельно, без обмена мнениями между собой, прошу всех выйти, записать свои мысли и вручить листок Военному совету.

Люди задвигались, вставая, загремели табуретками и скамьями. Выходили один за другим, насупленные, посуровевшие. Для всех было неожиданным и непривычным такое «голосование». Входили, подавали листки командарму, облегченно опускались на свои места.

Скоро на столе лежали две стопки бумаги — большая и совсем маленькая, в несколько листков.

— Ваши мнения нам ясны, — сказал командарм, прихлопнув рукой ту стопку, что была больше. — Но хотелось бы послушать их авторов. Начнем, — он оглядел молчаливых командиров и комиссаров одного за другим, — начнем с левого фланга, с полковника Капитохина. Прошу.

Капитохин был единственным на совещании командиром полка. И все подумали, что именно поэтому командарм предложил высказаться ему первому. Но Петров очень бы удивился, если бы ему сказали об этом. Бог знает с каких времен, может, с гражданской войны, где люди определялись не нашивками, а личными достоинствами, он привык в любом человеке видеть прежде всего человека, а потом уж его служебное положение.

— Я за то, чтобы оборонять Севастополь, — коротко сказал Капитохин.

— Запишите, Николай Иванович, — повернулся командарм к сидевшему рядом полковнику Крылову. И поднял голову: — Полковник Пискунов?

— Считаю, что нужно идти защищать Севастополь.

— Генерал-майор Коломиец?

— Я думаю, идти надо к Севастополю.

И четвертый, и пятый командиры говорили, как рапортовали: на Севастополь. Затем поднялся командир 95-й дивизии генерал-майор Воробьев.

— Я считаю, что нужно отходить на Керчь, — сказал он, и все недоуменно оглянулись на него: разве не ясна обстановка?

— Поясните, — попросил командарм.

— Противник глубоко охватил армию слева и, значит, без боя в Севастополь не пройти. А чем будем пробиваться? Ведь у нас почти не осталось снарядов. К тому же местность там гористая и дороги очень тяжелые. Можно растерять армию еще до выхода к Севастополю. А при отходе на Керчь армия сохраняется и мы соединяемся с основными силами Южного фронта.

«А для чего существует армия? — хотелось спросить Петрову. — Разве главная задача армии — самосохранение, а не разгром врага? Ох уж эта довоенная болезнь: как бы не растерять амуницию!»

Он пристально, через очки, смотрел на генерала и думал: сказать или не сказать? Не сказал. Не мог бросить такой упрек человеку, которого хорошо знал по Одессе как боевого командира.