Неподражаемый доктор Дарвин

Кресло посередине стола пустовало. Оно предназначалось для владельца фабрики по производству сельскохозяйственного оборудования, но его задержали дела в Норвиче. Он прислал записку с извинениями, и в конце ужина на свободное место тихонько скользнула протеже молодого Мерчисона, синеглазая и русоволосая Флоренс Траструм. Она налила себе кофе и положила глазированных слив. Джозеф Фолкнер не почитал традиционного классового деления, так что ее переход из прислуги в участницу трапезы не вызвал никакого удивления.

Дарвин успел уже присмотреться к Флоренс, пока та руководила подающими на стол лакеями, и пришел к выводу: второй такой здоровой, энергичной и непосредственной девушки во всем Лондоне еще поискать. Любые воображаемые недуги были от нее далеки, как от луны, что делало рассказ Джеми Мерчисона еще менее правдоподобным.

Напротив Флоренс, между полковником Поулом и его глухой тетушкой, сидел Ричард Кросс, молодой человек лет двадцати пяти. По словам Мерчисона, он тоже заходил в комнату девушки и не обнаружил там ничего необычного. Кросс был худощав, нервен и заметно сутуловат. В доме он занимал положение промежуточное между платным жильцом и просто гостем. На протяжении всего ужина Кросс не отрывал черных умных глаз от тарелки и лишь сейчас обратил взгляд на Дарвина.

Когда доктор закончил рассказ, наступило почтительное молчание.

— Как видите, — подытожил Дарвин, — пред нами встает пять загадок, на которые надо дать пять ответов. Имеются ли у вас какие-нибудь мысли на этот счет?

Ответом стала очередная долгая пауза.

— Ну же, — подбодрил Джозеф Фолкнер. — Давайте. Как насчет вас, Ричард? Вы всегда полны самых безумных идей, а за всю прошлую неделю оторвались от занятий лишь для того, чтобы сообщить мне, как взволнованы приездом доктора Дарвина. Наверняка вам есть что предложить.

Кросс покачал головой, затравленно глядя то на Фолкнера, то на Дарвина.

— Я… боюсь, мне…

— Никто не обязан высказывать версии, — пришел ему на выручку доктор. — Повторяю, Джозеф, я и сам могу пока предложить одни только вопросы без ответов. Не удивлюсь, если и остальные находятся в точно таком же положении.

Мэри Роулингс на дальнем конце стола сморщилась и почесала нос кончиком пальца.

— А придется ли вам по вкусу не столько ответ, сколько новая, шестая загадка?

— Весьма. Размышления над новыми вопросами частенько позволяют найти ответ на старые.

— Вы ведь сами не были на выставке и не видели Сердце Ахурамазды?

Дарвин покачал головой.

— И потому решили, что Дариуш Шарани сбежал из запертого зала тем же путем, каким проник туда незадачливый вор, через окно.

— Верно, — нахмурился доктор. — Это всего лишь предположение, но вроде бы вполне разумное. Согласно показаниям свидетелей, Шарани точно находился в зале, когда выставку запирали, то есть в три часа. А когда сторож отпер дверь, перса там совершенно точно не оказалось.

— Предположение и впрямь правдоподобное — было бы правдоподобным, если бы Дариуш Шарани внешне походил на обычных людей. Но это не так! — Мэри Роулингс оглядела остальных в поисках поддержки. Все дружно закивали. — Он носит самый что ни на есть причудливый и богато расшитый халат пурпурных и алых тонов, да еще высокий красный тюрбан. А кроме того у него длинная-предлинная борода, черная и лохматая. Он бы и двух минут на улицах Лондона не провел, чтобы его не узнали человек двадцать. Или в зале нашли его одежду?

— Нет, не нашли. — Дарвин глядел на молодую женщину с восхищением. — Ну, мисс Мэри, rent acu tetegisti. [14]

Вы нащупали самый ключевой вопрос. Не было найдено ни одежды, ни великого рубина, Сердца Ахурамазды, ни, коли уж на то пошло, дневной выручки с выставки, что, предположительно, составляет чуть больше пяти фунтов.

— Так этот Шарани развоплотился, — наконец произнес Джейкоб Поул. — Гм-гм. Видывал я пару раз этакие трюки в Индии, но вот уж не думал столкнуться с ними в Лондоне.

— И не столкнетесь. — Дарвин поднялся и щелкнул пальцами. — Скорее напротив. Ах какой же я глупец! Мне не хватило здравого смысла осознать смысл моих же собственных действий. — Он повернулся к хозяину дома. — Джозеф, у вас найдется запряженная карета?

— Разумеется? Но зачем? Неужели вы уже уезжаете, еще ведь и девяти-то нет!

— Я должен. — Дарвин вышел из-за стола. — Должен вернуться на выставку, продемонстрировать себе, что я и в самом деле непроходимый кретин — и остался бы кретином, когда бы не бесценная помощь собравшихся. И если кому-нибудь захочется поехать со мной, он собственными глазами увидит наглядные доказательства моей глупости.

Вечерняя туманная сырость сменилась глухим неумолчным дождем — таким, что без очень уж настоятельного дела на улицу и носа не высунешь. В карете дуло, сиденья отсырели, но Дарвин пребывал в отличнейшем настроении.