Неподведенные итоги

Я оставлю в стороне блистательный, чрезвычайно доказательный анализ картины. Каламбур тоже был нехитрый. Главным, пожалуй, единственным аргументом, подтверждающим безошибочность мне­ния, обличающего фильм, была высокая «непогрешимая» должность оратора. Что бы он ни произнес, это все равно встретили бы аплоди­сментами. Большая часть присутствующих в зале просто еще не могла увидеть картины – она шла всего несколько дней и демон­стрировалась ничтожным тиражом. Однако послушный зал ответил на непритязательную шутку оживлением и аплодисментами. Мы во­обще привыкли клеймить книги, которых не читали, поносить филь­мы, которых не видели, осуждать речи, которых не слышали. Госпо­ди! Как мы послушны! Как доверчивы!

После этой всесоюзной рецензии с трибуны съезда фильм был окончательно похоронен и больше не показывался. По сути, произошло нечто большее, чем снятие фильма с экрана. Было погребено целое направление в нашей комедиографии.

А через несколько дней на концерте, посвященном закрытию съезда, два эстрадных угодника Рудаков и Нечаев уже пели злобод­невную частушку:

На «Мосфильме» вышло чудо

С «Человеком ниоткуда».

Посмотрел я это чудо –

Год в кино ходить не буду...

Ай-яй-яй, ай-яй-яй...

Делегаты смеялись. Видно, с остальными проблемами в стране все обстояло хорошо!

После этого громкого события мы с Зориным дрогнули. Мы не боялись идти против течения, но веры в объективность, беспри­страстность нашего суда, да еще при таком могучем оппоненте, у нас не было. И мы не подали в суд. Решили избежать бессмысленной трепки нервов. Хотя в суде должна была идти речь не об оспарива­нии оценки фильма, а о недостойных методах газеты. Но эти два разных вопроса в глазах советского суда при данной ситуации разде­лить было не так легко. Тем более, что оценка считалась окончатель­ной, ведь ее произнесло невероятно значительное лицо, да еще с самой высокой трибуны. Не говорю уже о том, что иск частных лиц к государственному органу печати факт в те времена был сам по себе неслыханный. И казус-то состоял не в материальных претензиях, что еще встречалось в судебной практике, а в претензиях моральных, нравственных, этических. Мы понимали шаткость нашей пози­ции, – ведь в глазах судей, которые были зеркалом системы, мы не­минуемо выглядели бы в лучшем случае как два склочника, а в худ­шем могло запахнуть более неприятными для нас формулировками. К примеру – с политическим оттенком. Тут наше государство нако­пило огромный опыт... И мы утихомирились! Плюнули на всю нашу интригу и продолжали жить!

Но теперь пробил час газеты! Наступило ее время! Она наконец-то могла расквитаться с нами. За все! За месяцы напряжения, в кото­рых мы держали ее работников! Шалуновский ощутил свою безнаказанность, и газета ответила сокрушительным ударом. В редакцион­ном подвале (значит, без подписи, значит, это не мнение одного ка­кого-то журналиста, а мнение всей редакции) газета обрушилась на наши (действительно глупые) головы.

Приведу некоторые цитаты из подвала от 11 ноября 1961 года (через семнадцать дней после речи на съезде), озаглавленного «О фильме „Человек ниоткуда“:

«...Пожалуй, ни об одном из фильмов последнего времени не пи­салось и не говорилось так много, как о „Человеке ниоткуда“. Об­становка нездоровой сенсационности сопутствовала ему с самого начала...»

Сенсационность, видимо, заключалась в том, что о фильме спо­рили, что у него были не только враги, но и друзья.

«...Фильм „Человек ниоткуда“ не может заслужить иной оценки, кроме отрицательной... Картина оказалась слабой, сумбурной, а за­ключенные в ней идеи – весьма сомнительны...»

Цитирую дальше: «...Когда газета „Советская культура“ высту­пила по поводу фильма с письмом в редакцию, озаглавленном „Странно...“, авторы картины сценарист Л. Зорин и режиссер Э. Ря­занов никак не реагировали на существо критики. Всю свою энергию они направили на то, чтобы разыскать автора этой статьи, узнать его адрес, его имя, отчество и т.д. Они принялись писать письма в редакцию и другие организации, отзываясь в неуважительном тоне о сотрудниках редакции и авторе статьи...»

Согласитесь, что для читателя, который не знал всей подоплеки и который привык верить печатному слову, со страниц газеты пред­ставили образы мерзких, мстительных склочников, грязноватых ин­триганов, которые искали автора статьи, чтобы его, скорее всего, от­колотить. Далее Шалуновский нанес удар по секции теории и крити­ки Союза кинематографистов.

«...Недавно на заседании бюро секции теории и критики Союза работников кинематографии СССР состоялось обсуждение одного из этих писем, адресованных Председателю президиума Союза. И в письме, и на обсуждении о существе критики фильма, о серьезных ошибках его авторов не было сказано ни слова. Предметом обсужде­ния явились второстепенные, непринципиальные вопросы...»