Непокорная фрау Мельцер

– Мама! – укоризненно воскликнула Додо. – Что вы здесь делаете? Бабушка очень сердится, а Юлиус сказал, что суп скоро будет холодным!

Лео лишь бросил быстрый взгляд на родителей и скрылся в ванной, в то время как Хенни дергала за одну из косичек Додо.

– Дура, – прошептала она, – они же хотели поцеловаться.

– Это не твое дело, – огрызнулась Додо. – Потому что они мои родители!

Мари взяла дочь и племянницу за плечи и направила их прямо по коридору в сторону ванной комнаты. Раздался обеденный гонг, в который настойчиво звонил Юлиус.

Китти вышла из своей комнаты и громко запричитала, что в этом доме нельзя и пяти минут позаниматься творчеством, не будучи потревоженным этим глупым «бим, бам, бам».

– Хенни, покажи мне свои руки! Они же липкие. Что это такое? Леденцы? Быстро беги в ванную и вымой руки… Где Эльза? Почему она не смотрит за детьми? О, Пауль, ты сияешь, как медовый пряник. Дай-ка я тебя обниму, братец.

Мари пропустила Пауля и Китти вперед и быстро побежала с Хенни и Додо в ванную, где Лео стоял перед зеркалом и, критически оглядывая себя, вытирал лицо полотенцем. Ее опытный материнский глаз сразу же заметил, что он заправил воротник рубашки внутрь.

– Дай мне посмотреть, Лео. Ага. Беги и надень другую рубашку. Быстро. Хенни, не надо брызгать по всей ванной. Додо, это мое полотенце, твое висит вон там.

Если еще мгновение назад она думала об изысканном шлейфе черного шелкового вечернего платья, то теперь полностью погрузилась в роль матери. Лео снова подрался! Она не хотела обсуждать это в присутствии Додо и Хенни, да и за столом об этом говорить не следовало. Но она должна была поговорить с ним наедине. Она знала по собственному детству в приюте, какими жестокими и злыми могут быть дети друг с другом. Тогда она была совершенно одна. Этого никогда не должно повториться с ее детьми.

Когда они вошли в столовую, Пауль и Китти уже сидели на своих местах. Паулю удалось рассеять раздражение матери. Для этого требовалось совсем немного: маленькая шутка, ласковое замечание – Алисия таяла, как только сын обращался к ней. Китти когда-то так же влияла на отца, она была его любимым ребенком, его радостью, его маленькой принцессой, но Иоганн Мельцер ушел из жизни уже четыре года назад. У Мари то и дело возникало ощущение, что эта чрезмерная отцовская любовь и снисходительность плохо подготовили Китти к жизни. Она очень любила Китти, но ее невестка, вероятно, навсегда останется избалованной, капризной принцессой.

– Давайте помолимся! – торжественно предложила Алисия, и все послушно сложили руки для молитвы.

Только Китти подняла глаза к украшенному лепниной потолку комнаты, что, по мнению Мари, было не очень разумно, учитывая присутствие детей.

– Господи, благодарим за дары, которые мы получили сегодня, давайте съедим наш обед с радостью, а также не забудем о бедных. Аминь.

– Аминь! – повторил семейный хор, в котором голос Пауля звучал громче всех.

– Приятного аппетита, мои дорогие…

– Мы желаем тебе того же, мама…

В прошлом, когда Иоганн Мельцер был еще жив, этого ежедневного ритуала за столом не было, но теперь Алисия настаивала на застольной молитве. Якобы ради детей, которым нужен был установленный порядок, но Мари, как и Китти с Паулем, знала, что Алисия привыкла к такому ритуалу с детства и теперь, будучи вдовой, находила в этом утешение. После смерти мужа она носила черное и совершенно потеряла всякое удовольствие от красивой одежды, украшений и ярких цветов. К счастью, если не считать обычных мигреней, она, казалось, была в добром здравии, но Мари решила позаботиться о свекрови.

Появился Юлиус с супницей, поставил ее на стол и начал разливать суп. Он работал слугой на вилле уже три года, но все не мог сравниться с Гумбертом по популярности среди хозяев и персонала. До этого он работал в одном богатом доме в Мюнхене и смотрел на прислугу виллы с некоторым высокомерием, что не вызывало к нему особой симпатии.

– Опять ячмень? Да еще и с репой, – жаловалась Хенни. – На осуждающие взгляды бабушки и дяди Пауля она ответила безобидной улыбкой, но когда Китти нахмурилась, то опустила ложку в суп и начала есть. – Я просто говорю, – пробормотала она, – потому что репа всегда такая… такая… мягкая.

Мари видела, что на самом деле она хотела сказать «мерзкая», но из предосторожности сдержалась. Какой бы великодушной и легкомысленной ни была Китти в роли матери, но когда она так хмурилась, Хеннилейн знала, что лучше не спорить. Лео проглотил ложку ячменя и, казалось, глубоко задумался, Додо то и дело поглядывала на него, словно хотела что-то сказать, но молчала и задумчиво жевала маленький кусочек копченого бекона, который плавал в ее супе.

– Почему Клиппи больше не приходит к нам на обед, Пауль? – спросила Китти, когда Юлиус убирал тарелки. – Неужели наша еда ему не нравится?