— Паршиво. Но да. По сути. — Он хмурится.
Я протягиваю руку и беру его ладонь в свою. Это действие, кажется, пробуждает его, и Кингстон переплетает наши пальцы и сжимает.
— Мне жаль. Некоторые люди такие эгоистичные.
Его мрачное настроение возвращается вместе с измученным выражением лица. Парень отпускает мою руку.
— Согласен.
Несколько минут неловкого молчания тянутся между нами, пока я возвращаюсь к нашему разговору, чтобы точно определить, где именно что-то пошло не так. Не получив ответа, я меняю тему.
— В какой момент ты понял, что ты гей?
Машина медленно останавливается.
— Мы на месте. — Парень выходит из машины и подходит, чтобы открыть мне дверь.
Он бросает ключи мужчине в черном костюме и предлагает мне свой локоть, чтобы отвести к единственной двери склада из красного кирпича. Нас встречает кто-то, одетый во все черное, с темными волосами, зачесанными назад под лямки маски-респиратора, закрывающей все лицо. Спереди на их черной футболке белыми буквами написано КРИТК. Предполагаю, что это умная игра со словом «критик» или «критика».
Кингстон называет ему свое имя, и нам выдают похожие респираторы.
— Ладно, теперь я нервничаю. — Я изучаю маску в своих руках.
— Это будет весело. — Кингстон надевает респиратор на голову, а затем помогает мне надеть мой. — Пойдем.
Охранник в маске поднимает палец, показывая, что мы должны вести себя тихо, а затем открывает дверь во внутреннюю комнату.
Кингстон хватает меня за руку и ведет в огромное помещение.
Внутри нет ни звука, кроме случайного шипения того, что, как я узнала, является аэрозольной краской. Вдоль всех стен висят увеличенные версии известных картин — «Поцелуй», «Звездная ночь», «Девушка с жемчужной серьгой» — все узнаваемые произведения. Но выставленные классические картины не являются целью выставки. Вместо того чтобы гости стояли перед работами в тихом восхищении, зрителям предлагается взять банку с краской и оставить свои реакции на стене.
Мы подходим к первой картине Мондрайна «Композиция с красным, синим и жёлтым». Кингстон протягивает мне баллончик с краской и кивает, чтобы я распылила свой ответ. Между словами «скучно» и «просто» с все еще невысохшей краской я пишу «баланс». Передаю баллончик Кингстону, который отмахивается от меня и кивает, чтобы мы переходили к следующей. С каждой новой картиной я оставляю отклик, а он стоит в стороне и наблюдает. Парень отказывается от баллончика каждый раз, когда я предлагаю, поэтому в какой-то момент просто перестаю предлагать. Маски мешают нам общаться с помощью речи, но то, как Кингстон смотрит на меня, заставляет меня почувствовать, что мы говорим на языке, который выходит за рамки произносимых слов. Тишина создает интимность, а маски — ощущение анонимности, и Кингстон наблюдает за моей реакцией на каждую картину, как будто заглядывает мне в душу.
Последняя картина — классическая картина Эдварда Дега «Репетиция балета на сцене», на которой изображено множество молодых балерин, на которых смотрят мужчины в костюмах, откинувшиеся на спинки стульев.
Кингстон вкладывает мне в руку баллончик и кивает на изображение размером двадцать на сорок футов на стене. Слова «невинность», «отчаяние» и «извращенцы» написаны аэрозолем на стене, и краска стекает, словно кровь.
Он кивает мне, чтобы я приступала. А я смотрю на изображение, на красивых молодых девушек на пуантах, выставленных на показ. Зная историю, стоящую за этой картиной, что молодые девушки были бедными детьми, которых использовали в качестве проституток для богатых пожилых мужчин, я встряхиваю свой баллончик и распыляю слово «выживание».
Кингстон удивляет меня, когда хватает мой баллончик. Он подходит вплотную к картине, его рука движется быстрыми, решительными движениями. Когда парень отступает, то показывает дополнение к картине. Балерина в прыжке в шпагате, скользящая по воздуху, над всем этим, как будто мир внизу не может коснуться ее. Изображение грубое, краска стекает по стене, но послание ее свободы трудно игнорировать. Я тянусь к его руке и крепко держу. Мы стоим перед этой картиной дольше, чем перед любой другой. Наблюдаем, как незнакомцы рисуют слова «изящество», «неподвластно времени» и «невинность».
Кингстон сжимает мою руку и без слов спрашивает, закончила ли я здесь.
Я киваю, и мы выходим в комнату, где сбрасываем маски и присоединяемся к паре десятков других людей с испачканными краской пальцами, пьющих пиво, вино и безалкогольные напитки из банок.
— Это было так весело. — Я беру банку из чана со льдом. — Почему ты не участвовал?
— Мне было веселее наблюдать за тобой. — Он делает большой глоток своего пива. — Но я должен тебе замену этой рубашки.
Я смотрю вниз на несколько пятен краски, оставшихся на моей рубашке.
— Ты шутишь? Это как бесплатный сувенир.