Непокорный алжирец [книга 1]

— Ну и что? — удивилась Фатьма-ханум. — Пусть отправляет!

— Ох, горе мне с вами! — вздохнул Абдылхафид. — Я вижу, вам ничего нельзя втолковать. Иди уж, отправляй! Пусть приходит! Ступай!

Малике просияла. Она чмокнула в щёку отца, обняла мать и убежала в столовую.

Абдылхафид вздохнул и с укоризной посмотрел на жену:

— Во всём виновата ты. Да, ты виновата… Ну скажи, пожалуйста, что ему здесь делать?

Фатьма-ханум молча подбирала с пола клочки письма. Она была недовольна. Подумаешь, генерал! Что ж, теперь из-за него надо так метаться и суетиться? Если он генерал, то и они не какие-нибудь феллахи. Но Фатьма-ханум понимала, что сейчас не время для возражений, муж устал, нервничает. Поэтому она ответила спокойно, даже слегка улыбнувшись:

— Конечно! Во всём виновата я… Когда-то мой бедный отец то же самое говорил маме. И у него, бедняги, был неодолимый враг — это ты. Помнишь?

Абдылхафид не произнёс ни слова.

Растворились обе створки двери, и низкорослый слуга с чёрными усиками, приложив обе руки к груди, поклонился, пропуская даму. Гостья остановилась у порога и весело поздоровалась:

— Бонжур!

Абдылхафид поспешил ей навстречу.

— О, мадам Лила! Пожалуйста! Прошу вас… Милости просим!

Лила сердечно протянула Абдылхафиду руку:

— Ой, а где же ваши именитые гости?

— Гости вот-вот подойдут, — Абдылхафид коснулся мясистыми губами белой, холёной руки.

Лила подошла к Фатьме-ханум, обняла её, приветствуя.

Абдылхафид, откровенно любуясь гостьей, пошутил:

— Ей-богу, мадам… Аллах свидетель, вряд ли найдётся фея, которая согласилась бы соперничать с вами.

Лила кокетливо улыбнулась, в её голубых глазах вспыхнула лукавая искорка.

Она и впрямь была хороша: точёные руки и ноги, прелестная фигурка, белая, будто светящаяся кожа, короткий, чуть вздёрнутый нос и светлые глаза с поволокой, вьющиеся золотистые волосы. Лишь подбородок был чуть тяжеловат да слишком велик рот. Но где найдёшь женщину без единого изъяна? Лила была признанной красавицей и знала это.

— Я удаляюсь, — поклонился Абдылхафид, — а то, чего доброго, Фатьма-ханум приревнует меня к прелестной гостье.

И он вышел нарочито упругой походкой.

Фатьма-ханум проводила его снисходительным взглядом. Ревновать было не в её правилах, она умела владеть своими чувствами и, во всяком случае, считала, что безопаснее принимать молодых и хорошеньких женщин у себя дома, чем ждать, пока муж начнёт встречаться с ними где-то на стороне. А к Лиле она испытывала неподдельную симпатию, доверяла ей и, наделённая тонким женским чутьём, жалела её.

Длинными пальцами Лила поправила золотистый локон.

— Говорят, генерал молод и красив?

— А ты уже всё разузнала! — мягко улыбнулась Фатьма-ханум.

— Да… А жена у него, говорят, испанка.

— Вот как? Интересно, что же он, с женой?

— Нет… С ним полковник Франсуа.

— Кто это такой?

— Не помнишь? Ну, тот самый полковник, с которым ты познакомилась у нас…

— Это который пел по-арабски?

— Ну да!

Из столовой послышался радостный возглас Малике:

— Мамочка! Едет! Уже выехал!

Девушка вбежала и, схватив мать в объятия, закружилась с ней по комнате. Та шутливо отбивалась.

— Ты бы хоть поздоровалась сперва, бесстыдница.

Лила удивлённо приподняла брови. Приподняла чуть-чуть, самую малость, иначе на лбу могут появиться морщинки.

— Кто едет? Генерал?

— Нет! Нет, не генерал! — ликовала Малике.

— Кто же такой? — в голосе Лилы прозвучало недоумение.

— Некто поважнее генерала!

Фатьма-ханум ласково провела ладонью по волосам дочери.

— Объясняйтесь тут сами. Мне нужно заглянуть на кухню.

Но объясняться необходимости не было. Лила уже сообразила, о ком идёт речь… Деловито оглядев платье Малике, она спросила:

— Мадам Гамар шила?.. Очень, очень мило. Тебе к лицу розовый цвет.

— Правда?

Малике важно прошлась по комнате.

Лила расхохоталась.

— Ты прелесть. Ну как тебя можно не любить?!

— Ты так думаешь? А мне кажется иногда, что он разговаривает со мной, а сам где-то в другом мире. Ахмед всё ещё считает меня ребёнком.

— Ты и впрямь ребёнок! Простодушный ребёнок! Разве можно показывать мужчине своё расположение? Мужчины должны думать, что это они нас завоёвывают. Не только государства, но и сердца женщин берутся с боем, это школьная истина, — засмеялась Лила.

— Ты будто сговорилась с папой. Я не могу без него, понимаешь? Не могу! Не могу!.. Не могу!.. — Вся фигурка Малике и большие сливовые глаза выражали удивление: зачем ей велят притворяться, почему не понимают?

В соседней комнате зазвонил телефон. Малике кинулась туда. Лила горько покачала головой ей вслед: бедная девочка, что ждёт её? Не так всё просто, доктор — крепкий орешек.

Занятая своими мыслями, Лила не заметила, как в комнату вошёл доктор Решид. Задумчиво подняла глаза, и у неё, словно у опытной актрисы, тотчас переменилось выражение лица, она вся подтянулась, заулыбалась.

— О, мсье доктор! — воскликнула Лила, рисуясь отличным французским произношением. — Наконец-то вы пожаловали! Разве мыслимо в ваши годы быть таким затворником?

— Добрый вечер, мадам, — по-арабски ответил доктор, целуя протянутую руку.

— Вы безжалостный человек! — засмеялась Лила. — Право, безжалостный!