Непонятый «Евгений Онегин»

А. Н. Соколов в анализе композиции «Евгения Онегина» отталкивается от мысли П. В. Анненкова о ходе романа «строгом и вместе свободном». К сожалению, исследователь склонен к механическому расчленению, полагая «строгость» свойством эпической, сюжетной структуры романа, а «свободу» — ее лирической стихии: продуктивнее и строгость и свободу видеть универсальным свойством повествования; впрочем, А. Н. Соколов приоритет устанавливает точно: «Из двух противоречивых тенденций — „свободы“ и „строгости“ — ведущей в композиции „Онегина“ является вторая»[273]. Соответственно на первый план выдвигается «эпическая, повествовательная тенденция» (с. 88). Подчиненная композиционная роль лирических отступлений определяется тем, что они возникают «в собственном смысле слова по поводу, т. е. они пользуются данным местом, как поводом для самостоятельных по материалу высказываний, но связь отступления с контекстом сохраняется благодаря тому, что отступление берет тему, подсказанную ходом изложения, но разрабатывает ее в лирическом плане» (с. 75). Весьма перспективно замечание о «мелком тематическом членении текста» (с. 74), что делает необходимым повторные возвращения к теме и приводит к образованию многотемных отступлений.

Наиболее обстоятельно и глубоко «лирические отступления» — в традиционном плане — изучены Е. Е. Соллертинским в статье «Лирические отступления и их место в романе А. С. Пушкина „Евгений Онегин“», на которую я уже неоднократно по разным поводам ссылался[274]. Автор попытался охарактеризовать функции «отступлений» в каждой из глав, связь «отступлений» с сюжетным действием и способами изображения героев. Многие наблюдения весьма основательны. Но Е. Е. Соллертинский остался в рамках традиции в противопоставлении сюжета и внесюжетного материала.

Моя логика уже определилась. Если признавать автора героем своего произведения, тот материал, который издавна именуется «лирическими отступлениями», уместно считать формой развертывания образа автора. Образ автора сложен, включает обобщенные (лиро-эпические) и условные (эпические) грани. Можно отметить, что личностное и обобщенное в образе автора выступают в отношении друг к другу своеобразной антитезой. Личностное (биографическое) текуче, подвижно, изменчиво в связи с обогащением опыта, возрастным возмужанием, в связи с изменением общественных обстоятельств. Условно-обобщенное (эпическое) оказывается на редкость устойчивым, стабильным.

Этот весьма удивительный факт, при всей его парадоксальности, предстает фактом весьма естественным. Пушкин работал над романом десять лет — и каких лет! Если бы роман полностью подчинялся настроениям поэта, он просто рассыпался бы на куски, противоречащие друг другу. На деле же какая органическая естественность повествования, какая цельность! Ясно, что она не была бы достигнута без цельности авторской позиции. С другой стороны, если бы авторская позиция определилась сразу и лишь постепенно развертывалась, сама стройность конструкции оставалась бы рационально-холодной, между тем как роман пленяет свежестью, живым чувством.

И тут вновь следует подчеркнуть: «Евгений Онегин» был творческим счастьем Пушкина. Роман начат на творческом прозрении, догадке, интуиции, он начат на доверии к живой жизни. В процессе работы эта позиция для Пушкина все более прояснялась и привела к осознанному провозглашению поэзии действительности.

Обратим внимание на одну особенность авторского чувства. В начале романа оно представлено подчеркнуто зрелым, даже нарочито «охлажденным» («Томила жизнь обоих нас…»): автор несколько бравирует опытностью. Вместе с тем можно поражаться не напускной, а подлинной зрелости молодого поэта, равно как хотя и скрываемой, но постоянно прорывающейся свежести чувства и силе искрометного поэтического темперамента. В процессе работы над романом протекают годы. Поэт проходит через труднейшие испытания, по-настоящему закаляется и мужает в них. Тридцатилетний Пушкин последних глав романа судит о жизни с грустной интонацией подлинного превосходства, которое дает истинное необычайно глубокое знание жизни.

Так получилось, — и это еще одна счастливая находка-прозрение, — что авторская позиция, чуть-чуть приподнятая над жизнью в начале романа, оказалась очень удачным мостиком к действительно высокой, но прочной земной авторской позиции в его конце; авторская позиция, несмотря на чрезвычайно существенную эволюцию поэта, обладает удивительной завершенностью. «…Пушкин сумел сообщить своему произведению такую художественную цельность и единство, что его воспринимаешь как написанное одним духом, одним творческим порывом»[275].

Ассоциативные рассуждения

Авторские рассуждения в романе неоднородны по своей связи с сюжетным повествованием и друг с другом. Есть группа «не зарифмованных» (дополню Я. М. Смоленского) суждений — единичных, капризных, автономных от сюжетного повествования: к ним вполне применим термин «отступления»; Пушкин знал, что говорил, употребляя это выражение.