Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

На этот раз, одевшись и выйдя на улицу с лопатой, чтобы наброситься на снег и расчистить тропку к почтовому ящику, помощи он не попросил и вообще не сказал ни слова. Очень скоро на следившего за ним из окна Джейкоба навалилось чувство вины. А если с папой случится сердечный приступ? Это же он будет виноват. Папа не был похож на человека, с которым может случиться сердечный приступ, но ведь всякое бывает.

И поэтому, хоть он и предпочел бы заняться чем угодно другим, Джейкоб выбрался наружу, чтобы помочь.

Они копали и разгребали, отбрасывали лопатами снег то в одну сторону, то в другую, наваливались на них, вспахивая ими сугробы, как плугами, но, хотя в конце концов они и пробились к почтовому ящику, тропинку позади них уже понемногу засыпало. Джейкобу представилось, что они будут работать вечно, оставляя за собой что-то вроде недолговечного инверсионного следа самолета. Оглянись — и вдалеке уже не будет никаких признаков того, что они здесь прошли.

А в почтовом ящике даже писем никаких не оказалось.

Папино усталое отвращение от того, что их миссия оказалось бессмысленной, было бы очевидно для каждого, но все же он, с выбившимися из-под шапки потными волосами, оперся на лопату и улыбнулся Джейкобу; оба они были покрыты тяжелым снегом с ног до головы.

— Признайся честно. Что тебе больше нравится: вот так работать или сидеть в школе?

Сомнений не было.

— Вот так работать.

— Тебе светит большое будущее в деле копания канав, — поддразнил его папа. По крайней мере, Джейкоб надеялся, что он дразнится. Но потом папа чуть тише добавил: — И мне тоже.

Он не понимал. Дело было не в том, что Джейкобу тяжело было учиться. Наоборот, учеба давалась ему легко. Иногда она даже была интересной.

Однако в школе постоянно приходилось следить за всем, что ты делаешь, за всем, что говоришь, потому что малейшую ошибку гарантированно использовали против тебя. Твоя жизнь могла рухнуть во время самого обычного завтрака. Если у кого-нибудь был при себе телефон с камерой, этот момент запечатлевался навечно. Он мог пережить тебя.

Джейкобу уже казалось, что этот мир обречен достаться Расселам Бернсам, потому что они, хоть и были тупыми, брали числом, у них было бесконечное количество подвидов, и когда ты заглядывал им в глаза, то видел, как мало за ними скрыто. Они ничего не чувствовали и ни о чем не беспокоились. Ты либо был их добычей, либо стоял у них на дороге.

И они еще только разогревались.

Фиона выскочила на крыльцо и прокричала через заваленный белым двор, что мама сделала для всех горячий шоколад и говорит, чтобы они поторопились, а то она отдаст его свиньям. Это была любимая мамина шутка. Свиней они не держали. Но Фиона этого, кажется, не понимала. Для нее угроза была реальна. Впрочем, свиньи и впрямь существовали; просто она с ними еще не сталкивалась.

— А ты не пойдешь? — спросил Джейкоб через плечо, когда понял, что к дому направился только он один.

И вдруг заметил, что отец смотрит на дверь их дома так, словно она вела в гробницу.

Папа покачал головой:

— У меня есть тут еще кое-какие дела.

Какими бы ни были эти дела, он явно не торопился за них приниматься. Джейкоб смотрел на него в окно с кружкой в руке — пальцы у него все еще покалывало, а ноги были холодные, — попивал горяченный какао и видел, что папа стоит не двигаясь на дальнем конце двора, границы которого стер снег. Он тоже куда-то смотрел, опираясь на лопату, как будто на трость.

Зима странно на него влияла, особенно февраль. Быть может, он устремлял взгляд не совсем в верном направлении, но Джейкоб предполагал, что папа, тем не менее, видит Финляндию.

Он принес домой эту историю пару лет назад — свою новую любимую историю о создании альбома. Какая-то финская группа арендовала большой охотничий дом, к которому прилагалась сауна, потому что в Финляндии, судя по всему, вообще не было ни одного места без сауны. Они уехали туда в начале месяца, прихватив с собой инструменты, записывающую аппаратуру и месячный запас еды и водки, а под конец уехали оттуда с готовым альбомом.

Мне кажется, сказал папа, что это идеальный способ провести февраль.

С тех пор это было его мерилом, с которым он сравнивал все остальное.

Поэтому, когда папа был рядом, но мысли его блуждали где-то еще, Джейкоб думал об этом так: «Он уехал в Финляндию».

* * *

На следующее утро снег поравнялся с крыльцом. Он лежал на елях тяжелым грузом, и они сгибались как люди, которые так ослабли, что не могли больше поднять головы. Начались выходные, а снег и не думал прекращаться. Ведущие новостей, похоже, стеснялись того, что до сих пор вынуждены пользоваться ярлыком «СНЕГОПОКАЛИПСИС», который теперь смотрелся нелепо, как детский пластырь на кровоточащей ране, а еще, кажется, злились на синоптика. Как он мог такое пропустить? Снегопад ведь должен был продлиться всего два дня.

Дома тоже случилась беда: у них закончился кофе. Это могло показаться пустяком лишь тому, кто никогда не видел, как мама пытается пережить без него утро.

«Сделай что-нибудь», — читалось во взгляде, который она адресовала папе. «СДЕЛАЙ что-нибудь».