– Приказываю в целях повышения боеготовности подразделений, дислоцированных в… создать в местах расположения каждого отделения недельный запас продовольствия, – громко прочитал он написанное. – Подпись: полковой комиссар Фомин. Левашов, вот приказ! – капитан взял сложенный вдвое листок бумаги. – Если этому куркулю и моего приказа будет мало, сажай его в холодную. Понял?!
Тот козырнул, но почему-то не спешил уходить. Капитан несколько мгновений мялся, но потом спросил:
– Товарищ полковник, по крепости ходят слухи, что скоро немец перейдет границу… Но у нас же договор о ненападении. Ведь по радио говорил сам товарищ…
– Товарищ капитан! – Фомин вскочил с места, прерывая Левашова. – Что бы ни случилось, вы командир Красной Армии. Вы давали присягу защищать Родину! Вам понятно?! – помрачневший капитан вновь встал по стойке смирно, а Фомин, тяжело вздохнув, упал обратно на стул. – Извини, Сергей, – негромко произнес комиссар, когда первый порыв злости прошел. – Весь как на нервах… Там, – он выразительно подчеркнул голосом это слово, – есть мнение, что завтра немцы готовят крупную провокацию. Так сказать, попробуют проверить нас на прочность. Предположительно, – тут комиссар бросил взгляд на меня, – в провокации примут участие не только пехотные части, но и моторизованные и воздушные. Ударить, капитан, могут так, что у нас не только сопли, но и кровь потечет… И еще… Левашов, ружкомнаты в казармах сделали? Хорошо! Проверь, чтобы сегодня бойцы спали в одежде и с оружием в руках. Ясно? Выполняй.
Едва же капитан скрылся за дверью, Фомин сдулся в прямом и переносном смысле. Еще недавно грозный и решительный полковой комиссар вдруг превратился в обычного уставшего мужчину, который боится того, что может вот-вот наступить.
– Все! Теперь окончательно все закрутилось! Если завтрашнее воскресенье пройдет спокойно, то меня уже ничего не спасет, – сейчас, с глазу на глаз, он совсем не скрывал, что боится любого развития событий: и оказаться правым, и оказаться неправым. – Слушай, племяш… А знаешь, почему я тебя вообще вчера стал слушать?
Я вновь замер. Признаюсь, этот вопрос я не раз себе задавал и вчера, и весь сегодняшний день. Почему мне поверили практически сразу? Почему полковой комиссар фактически пошел на преступление, без приказа и весомых оснований начал выводить соединения из крепости?
– А все просто. Твои слова ведь стали для меня последней каплей! – с красными с лихорадочным блеском глазами Ефим Моисеевич в эти секунды казался мне смертельно больным человеком, который изливал душу священнику. – Последнюю неделю с той стороны пришло уже больше десятка перебежчиков. Сначала шли местные жители, которые сочувствовали нам. Потом перешли границу и сдались пограничникам сразу трое немецких пехотинцев. Сразу трое, понимаешь?! И все они, словно заведенные, талдычили одно и то же! Одно и то же! Скоро война! В ближайшие дни война! – от сильного волнения пальцы комиссара гуляли по столу, словно живые: они то схватят карандаш, то чернильницу. – Три дня назад к нам вообще перешел целый офицер… Я видел карту развертывания первого эшелона немецких войск… А штаб округа … Ха-ха, – он засмеялся, но это было карканье, а не смех. – У них на все один ответ! Не поддаваться ни на какие провокации! Не отвечать стрельбой! Сидеть тихо, как сурки! Один раз мне вообще предложили во избежание инцидентов отобрать оружие у бойцов. Ты понимаешь? Ха-ха-ха… И ведь не у нас одних такое. Я разговаривал с одним знакомым летчиком. Это наши соседи. У них же еще хуже! Нарушителей границы не сбивать! Огня не открывать, – с горечью в голосе продолжал он изливать душу. – А они по головам ходят! Внаглую.
Я не отрываясь смотрел на комиссара. «Вот, значит, как… Я просто оказался в нужное время в нужной точке, – промелькнуло у меня в голове. – А ведь он мог и не поверить».
– А тут появился ты. Уже с год молчавший, абсолютно ничего не говоривший, – вновь усмехнулся он. – И заговорил со мной. Не замычал, не загугукал. Ха-ха-ха. А начал рассказывать мне о войне, о том, что вот-вот должно произойти… Я же чуть не поседел вчера, когда понял, что может произойти с моей семьей. Они ведь сначала и семьи комсостава запретили эвакуировать. Только два дня назад пришло распоряжение начать эвакуацию…
Глава 7. Никогда не вставай на пути мчащейся лошади
За окном уже давно стемнело. Ночная Москва, чуть подсвеченная фонарями улиц, выглядела таинственной незнакомкой, скрывающей свое лицо за темной вуалью.
– А-а, – вздрогнул лобастый мужчина, разметавшийся по кровати. – Стучат, что ли? Саша, ты ничего не слышала?
Лежавшая под бочком мужчины женщина подняла заспанную темную головку и хотела что-то сказать. Однако вдруг снова раздался стук. В дверь действительно кто-то настойчиво стучал.