Неповторимое. Книга 7

И никто ни от кого ничего не скрывал. Первому сообщению об аварии не придали должного значения потому, что не представляли всей серьезности и опасности происшедшего. Люди получали смертельные дозы облучения потому, что государство (в прошлом и сейчас) совершенно не занималось всесторонним просвещением населения, не готовило их к тому, чтобы умело действовать в экстремальных условиях, при экологической катастрофе. Безграмотность или низкая культура (в смысле понимание опасности ядерного излучения и заражения объектов и местности) населения и даже работников АЭС, попавших в зону высокой радиации, обернулись трагедией. Конечно, те, кто выполнял свой долг, были вынуждены действовать в смертельно опасной зоне, чтобы предотвратить распространение радиоактивной зоны и спасти тысячи наших сотграждан. Это наши мученики и герои. Им — вечная благодарная память народа. Но никто ничего от народа не скрывал. Это факт.

Еще более сложной, как мне представляется, была ситуация с катастрофой подводной лодки «Курск» в Баренцевом море.

Любое военное учение — это не театральное представление, это не детская игра в «казаки-разбойники», как некоторые представляют (я знаком с такими «знатоками» даже на высшем государственном уровне). Каждое учение, независимо от воли руководителя, проводится с большим риском, потому что личный состав имеет дело с оружием и боевой техникой. Тем более присутствует риск, если учение проходит с боевым применением оружия, т. е. со стрельбой из всех видов стрелкового оружия, артиллерии и минометов, с пуском ракет, бомбометанием и штурмовыми действиями авиации. Атакующие линии танков, боевых машин пехоты и мотострелков быстро двигаются вслед за разрывами боевых снарядов и мин на расстоянии 300–400, а иногда и 200 метров. Представьте себе шквал сплошного огня от разрывающихся перед вами снарядов (огневой вал). И если по техническим причинам из многих, многих тысяч снарядов всего один сделает недолёт, то может случиться беда.

То же и с учениями на море. Сам выход корабля, тем более подводной лодки — это уже риск. А если предусматривается применение даже не боевых, а практических торпед (болванок), то риск возрастает. Еще выше риск от возможного столкновения с рыскающими в районе учения подводными лодками США (они даже без наших учений заходят в территориальные воды, как это было в 1992 году в районе полуострова Рыбачий в Баренцевом море).

В то же время применение оружия и боевой техники, тактика действий и оперативное искусство, конечно, имеют многие особенности, которые не подлежат разглашению. И это положение действует во всех армиях и флотах мира. Есть понятие: военная и государственная тайна. И представители СМИ, а также их сторонники, требующие абсолютной свободы действий репортеров, должны понять: обеспечить им это даже просто физически невозможно. Тем более не все может быть показано и предано гласности. Хотя, конечно, отдельные общие фрагменты могут быть освещены. Все это решает командир. И обвинять его, жестко критиковать — все равно что жаловаться на плохую погоду. Иной раз становится стыдно за представителей СМИ, которые просто провоцируют военных на конфликт и буквально лезут туда, куда их вообще нельзя пускать или, может быть, именно в это время нельзя. Гласность и демократия — это не вакханалия и вседозволенность, это не хаос. Демократия предусматривает строгое выполнение законов и установленных на их основе норм. И если офицер сказал корреспонденту: «Нельзя!» — значит вопрос закрыт.

Но если кто-то, по приглашению или просьбе самого корреспондента, попал в воинскую часть, то, конечно, объектом обзора может быть только то, что определит командир. Другое дело — общение с личным составом: солдатами, сержантами, офицерами и их семьями. В свободное от занятий время оно может быть продолжительным. И наши воины, особенно солдаты, привыкнув к корреспондентам, станут раскованными и откровенными в беседах. Здесь никаких препятствий не должно быть. Но если начались занятия и командир считает, что прессе надо удалиться, то это надо выполнить безоговорочно!