Неправильный боец РККА Забабашкин

… сразу же открыл поддерживающий огонь. Садовский тоже не растерялся и принялся подавать мне обоймы. Я же вёл стрельбу в первую очередь по тем, кто пытался огрызаться нашему шквальному огню.

Через секунд пятнадцать я услышал громкий крик «Ура!», раздавшийся с разных сторон. А вместе с ним увидел, как к больнице побежало множество групп бывших военнопленных с винтовками в руках.

— Ура! — поддержал я их криком, и собрался было рвануть вперёд.

Но вовремя вспомнил, что я не совсем адекватно могу оценивать реальность и на всякий случай повернулся к Садовскому, чтобы узнать: наши бегут, или мне всё это мерещится?

Но увидев его, ответ я понял сразу, потому что мой напарник тоже закричал: «Ура!».

Правда, совсем негромко, вероятно помня, что мы находимся на снайперской позиции.

«Ханомаг» перестал стрелять, и внутри здания завязался бой.

— Это наши атакуют? — на всякий случай я решил уточнить, а то мало ли…

— Да! Ура! — прошептал тот в ответ, кивнув головой.

— Тогда и нам пора!

— Подожди, — остановил меня Садовский, напомнив: — командир же сказал: держаться подальше от больницы.

— Так мы и держались подальше. А теперь, держаться поближе, — парировал я и, махнув на прощание всем, кто находился рядом, в том числе и тому, кого вроде бы не было, и кто всё ещё перевязывал себе рану, приятно улыбаясь мне, устремился вперёд.

Зачем? А потому, что все шли в атаку, и я тоже не мог оставаться в стороне. Продолжать же вести огонь как снайперу мне было попросту нельзя. Я небезосновательно полагал, что в кутерьме, где наши во время штурма будут мелькать в окнах, запросто могу в них попасть. Поэтому я принял единственно верное в данной ситуации решение и пошёл в атаку.

Однако по закону подлости нормально начать наступление я опять не смог. Кто-то схватил меня за ногу и вновь уронил. И этим «кто-то» оказался Садовский.

— Погоди, Лёшка! Куды ты опять бежишь? — прошипел он.

— Как куды⁈ Я ж пояснил уже: иду в атаку конечно⁈ Как все! — ответил я и гаркнул: — А ну отпусти!

Так как я свой крик сопроводил ляганием, то Садовский, ойкнув, вынужден был пояснить свои действия.

— Да зачем тебе туды⁈ Ты ж там никого не увидишь⁈

— Увижу кого надо! А сейчас отпусти по-хорошему, иначе хуже будет! — зарычал я, вырвавшись из захвата. Но потом, приняв, что красноармеец действует не в каких-то своих корыстных интересах, а опасается за жизнь наших товарищей, согласился с ним, сказав: — Хочешь помочь, побежали вместе. Будешь подсказывать!

Тот согласно кивнул и сразу же начал хитрить, предложив вначале направиться к броневику, в котором был Воронцов, мол, с ним переговорим.

Но я отмёл его предложение, как несвоевременное, сказав, что сейчас не место и не время для переговоров.

— Дело надо делать, а философией будем заниматься потом!

И бойцу ничего не оставалось, как только принять неизбежное.

Апраксин с перематывающим рану бойцом остались на месте, а Садовский поспешил за мной.

Пока бежали, я пояснял добровольному помощнику, как будем вести бой.

— Если видишь противника, то мгновенно приседай или падай и стреляй в его сторону. И неважно — попадёшь или нет. Я сразу же выстрелю туда же и мы пойдём дальше, — говорил я ему, перепрыгивая через камни.

Садовский говорил, что так и сделает, и очень просил не лезть на рожон.

Через минуту мы вместе с несколькими бойцами вбежали через парадный вход больницы. Мы не были первыми, поэтому сейчас здесь сопротивления не ждали. Волна красноармейцев уже разлилась в разные стороны, стараясь найти и добить противника, который отступил на второй этаж.

Оказавшись внутри, осмотрелся и предложил Садовскому следовать за мной к левой лестнице, что вела наверх. Но тот, стараясь не упасть, подбежал, прыгнул к стенке и опёрся на неё рукой. А всё потому, что какой-то умник включил в здании больницы свет, который по какой-то неведомой причине работал в полуразрушенном городке.

И всё было бы ничего, вот только моя проблема с глазами никуда не исчезла. И когда свет зажегся, то вместе со слезами, появившимися на глазах, я понял, что свои солнцезащитные очки давным-давно где-то потерял.

— Лёшка, что с тобой? Ты ранен? — подбежал ко мне Садовский.

— Почти, — ответил я и пояснил: — Не вижу ничего, — закрыл глаза и, стараясь сориентироваться, махнул рукой в сторону дверей: — Давай-ка, браток, на выход. Будем наших прикрывать с улицы. А то тут я не боец.

В здании раздавались выстрелы. Подошли к вестибюлю, пропустили группу бойцов и собрались было выходить, как услышали громкий крик «Ура!». А вместе с бегающие по этажу бойцы по цепочке стали передавать: «Замкомдив Селиванов и наши раненые командиры живы!».

— А медсёстры⁈ — крикнул я бойцу, что стоял вдалеке.

— Откуда мне знать? — крикнул тот и побежал по лестнице наверх.

Я тяжело вздохнул и, посмотрев в сторону Садовского, сказал:

— Отступление отменяется. Пошли Алёну искать и других женщин. Действуем, как договаривались: ты стреляешь и падаешь, а потом стреляю я.

— А ты сможешь? — усомнился тот.

На что я отвечать не стал, а проскрежетал зубами:

— Вперёд!