Непридуманные истории

– Дорогой мой человек, Глеб Эдуардович, прости и ты меня, ради Христа. За то, что там, на Лубянке не разглядел в тебе образа Божия, а считал сыном погибели. Заменил суд Божий своим человеческим, греховным судом. Забыл, что Господь пришел на землю не судить, а спасти человека. Конечно, я тебя крещу, ибо вижу сердцем, что Бог тебя принимает как любящий Отец. Могу ли я, грешный, отвергать то, что Бог принимает.

– Жалко крестного отца у меня не будет, – печально сказал Серьговский.

– Принимающим крещение в сознательном возрасте не обязательно иметь крестных, – успокоил его отец Пахомий.

– А я, батюшка, поверите ли, всю жизнь мечтал о крестном отце. В моем детстве родители практически не уделяли мне внимания, так как свою жизнь полностью посвятили идее мировой революции. У меня был друг, мой одноклассник, и к нему каждое воскресенье приходил крестный отец. Он брал его за руку и уводил гулять. Иногда они брали меня с собой. Мне было очень завидно и обидно до слез, что у меня нет крестного отца.

Отец Пахомий улыбнулся.

– Хорошо, если вы согласны, я буду вашим крестным отцом, – подытожил разговор отец Пахомий и стал произносить молитвы.

Затем троекратно вопросил Серьговского, отрекается ли он от сатаны, тот трижды отрекся. Потом он предложил ему дунуть и плюнуть на сатану, отвернувшись на запад. Это Серьговский сделал с большим удовольствием, так как именно там была ненавистная ему фашистская Германия. Когда подошел момент самого крещения, то отец Пахомий стал растерянно оглядываться кругом, так как вспомнил, что у них нет воды. Увидев в небольшой ложбинке немного оставшегося талого снега, обрадовался. Взяв двумя руками пригоршню снега, он встал над стоящим на коленях Серьговским.

– Крещается раб Божий Глеб, во имя Отца, аминь. – При этих словах он сжал ладони и по лицу Серьговского потекли прохладные струи.

Когда отец Пахомий в третий, последний раз выжимал на него воду, то вместе со словом «аминь» грянул выстрел, и по лицу Серьговского потекли уже не холодные, а горячие струи, с соленым привкусом. Он подхватил падающего отца Пахомия. Положив его осторожно на землю, он бережно приподнял ему голову и подложил под нее свой китель.

– Крестный, дорогой, ты только не уходи без меня. Погоди немного, я Коле нашему помогу до своих добраться. А потом ты возьмешь меня за руку и мы с тобой пойдем. Ведь тот мир, я уверен, намного лучше этого. Но я плоховато разбираюсь в нем и могу там один потеряться. А с тобой, моим крестным, мне будет спокойней.

Отец Пахомий, открыв глаза, вымолвил:

– Не переживай, крестник, я подожду.

– Ну вот и хорошо, – обрадовался Серьговский.

Он взял автомат и стал вести по цепи немцев прицельный огонь. Те залегли, постепенно сужая кольцо перебежками. Вскоре закончились все патроны. Он привстал, чтобы бросить гранату. Толчок в грудь опрокинул его на землю. Собрав последние силы, он подполз и лег рядом с отцом Пахомием, коснувшись его руки. Батюшкина рука дрогнула, а затем слабо, но все же сжала руку крестника.

– Крестный, я ведь с вами еще о многом хочу поговорить.

– Еще успеем, крестник, наговориться, ведь впереди у нас вечность.

Над ними склонились немецкие автоматчики. Затем они расступились, пропуская вперед начальника контрразведки. Истекающий кровью Серьговский смотрел на Кюхельмана, и в глазах его тот не увидел ни страха, ни мольбы о пощаде, никакого смятения. В них была просто задумчивая глубина. На его груди лежал портфель начальника штаба, и это обстоятельство больше всего обрадовало Кюхельмана.

– Ну что, господин Биргер, или как вас там еще назвать, вы, как это говорят русские, чуть было меня не переиграли.

И он, нагнувшись, взял портфель.

– Почему же «чуть было»? – улыбнулся Глеб и разжал правую руку, лежавшую до этого под портфелем. Из нее выкатилась граната с сорванной чекой.

Март 2005. Самара

По щучьему велению

Посвящается моей маме Любови Николаевне и ее братьям Вячеславу Николаевичу и Николаю Николаевичу Чащиным

Соколова Анна Аркадьевна, еще молодая женщина, сидела на кухне и штопала уже не раз штопанные детские носки. Отложив носок, поглядела на настенные ходики, было уже половина первого ночи. Тяжко вздохнув, пошла к детям в комнату. Свет в комнате включать не стала, чтобы не разбудить младшего семилетнего Диму, а просто оставила неприкрытой дверь на кухню. Дима, свернувшись калачиком, мирно посапывал во сне. Девятилетняя Варвара спала, разметавшись в постели. Видно было, что сон ее беспокойный. Она стонала и несколько раз вскрикнула. Анна осторожно потрясла ее за плечо.

– Просыпайся, доченька, пора.

Варя, открыв глаза, какое-то время смотрела бессмысленным взглядом на мать.

– Давай вставай, вставай, моя милая, – как можно ласковей сказала Анна, поглаживая руку дочери.

Варя вдруг бросилась к матери на шею и заплакала. Анна, прижав дочь к груди, успокаивала ее.

– Не плачь, доченька, не надо. Опять тебе, наверное, сон нехороший приснился? Не бойся, родная, я с тобой.