Непридуманные истории

И тут вдруг Мария Ивановна все вспомнила. И уже рядом с отцом Димитрием сидела не старушка, а пробудившаяся от долгого сна девочка Маша из далеких голодных тридцатых годов. Эта маленькая девочка подхватила пение молитвы: «Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших».

Мария Ивановна радостно рассмеялась и начала петь «Богородицу» сначала. Отец Димитрий стал подпевать, они пропели ее всю и начали в третий раз.

В это время из школы возвращался Василий, который, к своему великому удивлению, увидел, как в «Жигулях» напротив их подъезда его бабушка сидит с бородатым священником и поет молитву. Бабушка его не заметила, а он разглядел ее лицо: оно светилось счастьем и покоем.

«Какая у меня молодая и красивая бабушка», – подумал Вася.

Декабрь 2003. Самара

Оборотень

Святочный рассказ

В монастырской трапезной сидят двое иноков и, не торопясь, едят распаренную пшеницу с изюмом и медом, называемую сочивом, потому как сегодня сочельник. Первый инок – иеродиакон Петр, двадцати пяти лет, высокий и дородный телом. Второй – восемнадцатилетний, небольшого роста и худой послушник Христофор. Монастырская трапезная – это, конечно, очень громко сказано для комнатки в двадцать квадратных метров, с мебелью из старого стола, покрытого дырявой клеенкой, да пары грубо сколоченных самодельных лавок. Едят при свече, электричества в монастыре нет. Электричество было, когда здесь находилась колония для несовершеннолетних, но потом все порастащили. Провода со столбов бомжи сняли и сдали в пункт приема цветных металлов. Теперь попробуй восстанови. Во вновь переданный монастырь владыка направил троих насельников (а откуда возьмешь больше?) – иеромонаха Савватия, тридцати двух лет, которого назначил наместником, и двух уже упомянутых Петра и Христофора. Сам наместник уехал еще вчера к владыке на прием, но обещал в сочельник к вечеру вернуться, чтобы ночью отслужить рождественскую службу. Послушник Христофор весь извелся, ожидая вечерней трапезы. Отсутствием аппетита он не страдал, ел за двоих. Иеродиакон Петр с завистью подтрунивал над Христофором:

– Ну ты, брат, и горазд жрать, и куда только лезет. Да не в коня корм, вон какой худой.

– Что бы ты, Петр, понимал, это у меня обмен веществ хороший, а ты поешь – и на боковую, вот жир у тебя и откладывается.

Петр, не обижаясь, отшучивался:

– За простоту Бог дает полноту. Да если бы ты историю Отечества изучал, то знал бы, что на Руси считалось исстари: кто после обеда не спит, тот не православный.

– Ну-ну, православия в тебе хоть отбавляй, прямо сдоба ортодоксального замеса, – язвил Христофор.

В сочельник Петр в отсутствие наместника исполнился большой важности. И после утреннего правила сообщил, что они есть не будут до первой звезды. Христофор, ожидая появления звезды, через каждый час выходил из кельи и таращился на небо в надежде увидеть желанный сигнал к трапезе. В пять вечера сумерки едва спустились, он, заметив что-то блестящее в небе, бурей ворвался в келью Петра, где тот мирно почивал, памятуя о предстоящей ночной службе, и вытащил полусонного на крыльцо. Петр не сразу понял, что от него хотят. Потом долго тер глаза и пялился в небо.

– Ну, где твоя звезда?

– Вон двигается, – волновался Христофор.

– Как двигается? – недоумевал Петр.

– Да вон, из-за леса в сторону реки.

Наконец Петр увидел и захохотал:

– Ну, дурья твоя голова, звезды если двигаются, то только когда падают, а это огни самолета.

Но, посмотрев на расстроенного Христофора, примирительно добавил:

– Пойдем накрывать на стол, звезды через полчаса будут видны, беги к ограде, принеси в трапезную охапку сена, – распорядился он.

– Это еще зачем?

– Будем все по старому обычаю совершать.

Христофор принес сено, Петр снял клеенку со стола и рассыпал на нем сено, разровнял и застелил снова клеенкой. Поставили на стол хлеб, кружки, компот из сухофруктов и горшок с сочивом. Пропели рождественский тропарь. Взяв ложку, Христофор только собрался трапезничать, как Петр воскликнул:

– Погоди – еще не все.

Схватил горшок и направился к выходу. Христофор, как был с ложкой в руках, устремился за ним:

– Ты чего, отец Петр, с крыши съехал?

– Не съехал, только надо все по-старинному, три раза обойти вокруг избы. – И, запев тропарь Рождества, пошел, как на крестный ход, вокруг трапезной.

Христофору ничего не оставалось, как последовать за ним, подтягивая его басу своим тенором «Рождество Твое, Христе Боже наш…». Когда после третьего круга они возвращались в трапезную, Петр вдруг обернулся, выхватил ложку у Христофора и, зачерпнув три раза в горшке, швырнул во двор сочиво.

– Ну, ты совсем спятил.

Но Петр, не обращая на него внимания, распахнул дверь, театральным жестом указав на вход, обратился к кому-то невидимому в сумерках вечера:

– Ну, заходи, Мороз Иванович, угостись кутьей, да не нападай весной: на жито, пшеницу и всякую пашицу, не губи пшеничного уроженья, тогда и на следующий год будет для тебя угощенье.

– Господи, язычество какое-то, – совсем ошарашенный, бормотал Христофор.