Неприкасаемые. Легион. Хранители

– Ты всегда недооценивала меня, Ангелла. Хотя это именно я одолел Кадавра. И даже не спрашивай меня, как мне это удалось. Я, единственный из всех вас, кто умеет и любит мстить. Часто меня заносит, тут ты права. Но я всегда нахожу нужные слова и предпринимаю нужные действия. Хотя мне потом за них и стыдно. Но больше всего я стыжусь того, что мне пришлось сказать этим дружкам Кадавра. Да, у нас была перестрелка, и он выбил мне глаз. Ладно, это ерунда. Я все-таки добрался до него, и убил бы его, клянусь, голыми руками, порвал бы его на части, но тут нас окружили его псы. И повалили меня на снег. И тогда я не стал умолять о пощаде. Понимаешь, в такие минуты меня посещает не страх. А ярость. И презрение к тем, кто пытается меня остановить. Я словно чувствую, что в такие минуты я становлюсь рукой, кровавой, но рукой судьбы. Карающей десницей. И еще это мое вечное краснобайство… И я, пока они били меня, хохотал и смеялся над ними. Тогда они просто не выдержали и спросили, почему мне не страшно. Даже эти ублюдки почувствовали мое презрение. Тогда я раскрыл им наш семейный секрет. Рассказал им его. Правда весьма неохотно, но рассказал. Поведал, что этот Кадавр сделал со своей сестрой. До того, как он убил ее… Как он поступил со своей родной сестрой!!!

Асраил так страшно закричал, проговорив по слогам последнее предложение, что Ангелла вновь пережила весь этот ужас, и ее глаза наполнились слезами. К ним подбежали Гуннар с Гранж, но Ангелла смогла найти в себе силы и улыбнулась им, показывая, что у них все в порядке. Почти в порядке.

Асраил перевел дух, и повернулся к ней спиной, опять смотря на небо, где на время упокоилась бедная и израненная душа их сестры. Их родственники удалились слегка встревоженные, и Асраил продолжал свой рассказ.

– Извини, я не хотел этого рассказывать. Мне стыдно. Может быть, мне надо было умереть. Но я решил, что это был единственный шанс одолеть Кадавра. Вот такую борьбу мне пришлось выдержать с самим собой. И они поняли мое презрение. Которое я подкрепил словами. Не знаю почему, но они отступились. И оставили меня наедине с ним. А он даже не мог ничего возразить. И я понял, что подсознательно исполнил то самое пророчество Кадавра, про которое ты мне рассказывала…

Ангелла смотрела на него с изумлением, и качала головой, до конца не осознавая, что ее брат, пройдя столь долгую школу мести, которая вызывала в ней непонимание и гнев, словно готовился к этой встрече с Кадавром. Но она все равно не верила в то, что месть необходима. Или верила… Она уже и не знала…

Асраил повернулся к ней лицом и с усмешкой наблюдал, как его сестра решает для себя этот вопрос. “Надо ей помочь”, – подумал он.

– Ладно, дорогая сестра, надеюсь, с местью в нашей Семье покончено. Я и сам чувствую себя измотанным и постаревшим раньше времени. Ты права – месть убивает и губит всех. Прежде всего, душу мстящего…

Ангелла задумчиво кивнула ему, и он продолжил.

– А потом прибежал Гуннар, и тут я уже не мог остановить его. Он почти убил это животное, избивая его голыми руками. И я решил вмешаться. Чтобы ты увидела его. И сама решила, что делать с ним. И я, в целом, поддерживаю твое решение. Но на этот остров я больше ни ногой. Меня там никогда не будет…

Ангелла подошла к Асраилу, и они теперь вместе смотрели на небо, и они позвали к себе Гуннара с Гранж, и Ангелле пришлось почти шепотом передать своей сестре то, что ей поведал Асраил. Гранж тоже плакала, слушая этот рассказ. Или пересказ. И потом сказала, что только Асраилу можно было доверить это семейное дело. И что Ангелла правильно поступила, когда решила не участвовать в нем. Они еще долго стояли так, слегка успокаиваясь, и приходя в себя, и вглядывались в небо, такое близкое и далекое, и видели звезды, готовые сорваться с него. Они ждали, когда Глория, их дорогая сестра, наконец, подаст им какой-нибудь знак о своем приближении.

Эпилог.