Непримкнувший. Воспоминания

И действительно, Сталин периодически «узнавал» о преступлениях своих фаворитов и отправлял на плаху сегодня Ягоду, завтра Ежова, послезавтра Абакумова… Это еще больше возвышало Сталина в глазах партии и народа и создавало вокруг него ореол непогрешимости, справедливости и гуманности. И понадобились многие годы для отрезвления, для того, чтобы понять, что это сложившаяся годами сталинская школа террора, доведенная до совершенства технология политического интриганства и человекоистребления.

Сталин использовал ораторский и организационный талант Бухарина – Рыкова – Томского, чтобы уничтожить Троцкого–Каменева–Зиновьева и других своих оппонентов слева. Затем он уничтожал своих вчерашних фаворитов и соратников как противников справа. Он привел в действие ежовский смертоносный огнемет, чтобы истребить цвет партии и науки – всех, кого он в своей патологической подозрительности считал своими нынешними или потенциальными противниками. Ежов становился всесильным фаворитом. И как только мавр завершал свое дело, его немедленно истреблял другой подготовленный фаворит, а Сталин надевал на себя белоснежную тогу разоблачителя и поборника справедливости.

Этой кровавой школой иезуитства в совершенстве овладел наиболее аморальный Санчо Панса Сталина – Хрущев, и применял ее впоследствии весьма успешно.

Вскоре чумная волна ежовщины докатилась и до нашего круга родных. Она ворвалась сначала в семью Галины Михайловны Паушкиной – сестры моей жены. В 2 часа ночи 10 ноября 1937 г. в скромную комнатку на Палихе, где Галя жила вместе со своим мужем Эммануилом Ратнером (оба были работниками Госплана СССР) ввалилась группа сотрудников ГПУ. В процессе обыска все было раскидано и перевернуто. Затем Эммануилу предложено было одеться, и в окружении охраны ГПУ он исчез. И больше его не видели.

Мы и через тридцать лет не узнали, как прошли его последующие дни. К этому честному и чистому коммунисту, каждой частичкой своего существа преданному партии и своей социалистической Родине, применена была универсальная формула – «враг народа».

Где и как он встретил свои последние часы? Какие муки претерпел? Об этом не осталось никаких следов. Через двадцать с лишним лет прокуратура официально сообщила Гале, что Эммануил Ратнер посмертно полностью реабилитирован.

В январе 1938 г. был арестован отчим моей жены Гаральд Иванович Крумин. Член ВКП(б) с 1909 г., превосходно образованный марксист, он был главным редактором газеты «Экономическая жизнь», а затем «Известий». Общеизвестна его переписка с В.И. Лениным. Незадолго до ареста Г. Крумин был исключен из партии за связь с «врагами народа» – так к этому времени были заклеймены бывшие члены Политбюро Я. Рудзутак и Р. Эйхе, казненные Сталиным.

Вслед за мужем исключена была из партии и мать моей жены Анна Николаевна Унксова, работавшая секретарем Воскресенского райкома партии в Московской области. Будучи дворянкой (и врачом по профессии), она в 1918 г. вступила в коммунистическую партию и с этого времени с какой-то фанатической одержимостью служила своей партии, своему народу, идеалам марксизма-ленинизма и знамени мировой социалистической революции.

И А.Н. Унксова, и Г.И. Крумин принадлежали к тому изумительному поколению большевиков, воспитанных Лениным, которые шли в авангарде Великой Октябрьской революции. Я всегда поражался и преклонялся перед их бескомпромиссной преданностью идеям революционного марксизма и самоотверженностью в труде. Оба были совершенно лишены каких-либо личных имущественных интересов. Вечно в творческой работе, вечно с какой-то романтической приподнятостью, горением, безграничной влюбленностью в жизнь, в деловые и трудные будни советского созидания.

Уезжая на воскресный день в Серебряный Бор на отдых, Гаральд Иванович торопливо напихивал в саквояж и «Капитал» Маркса, и «Финансовый капитал» Гильфердинга, и ленинские работы о значении золота и о кооперации, и несколько брошюр советских экономистов.

– Гаральд Иванович, сколько же вы набираете книг, какой же это отдых?

– Для меня работа с книгами – высшее наслаждение. К тому же созрели некоторые мысли. Хочу на выходных написать статейку о социалистическом накоплении, и на основе нового исторического опыта еще раз показать банкротство троцкистских авантюристов.

Когда Анне Николаевне было далеко за пятьдесят лет, она добилась зачисления ее в Институт красной профессуры и дни и ночи корпела над твердынями науки. В полосу революционных брожений в Германии она рвалась туда двигать вперед мировую революцию. Когда начались события в Испании, она (к своему французскому) быстро овладела испанским языком и настойчиво просилась послать ее в страну Сервантеса. Она преклонялась перед мужеством и героизмом Испанской компартии и, горя нетерпением, выпрашивала у меня еще машинописные или в гранках работы Мао Цзэдуна.

И вот теперь оба они – и Гаральд Иванович, и Анна Николаевна – были распяты.