Непримкнувший

Так или иначе, но Китай всегда считался страной, в которой господствует порядок, почитаются традиции, уважается старость и авторитеты. Китайцы же испокон веков слыли самыми вежливыми и самыми воспитанными людьми в мире.

В этом свете я могу себе представить те затруднения, которые испытал в определенный период главный редактор газеты «Жэньминь жибао» Дэн То, прибыв в Москву в качестве гостя «Правды». Он очень дотошно допрашивал меня, как «Правда» начинала разворачивать критику и самокритику в 1917 году, как она это делала в 1918 году — и так, шаг за шагом, до пятидесятых годов. Как выяснилось, Дэн То получил указания ЦК Компартии Китая развернуть на страницах своей газеты критику и самокритику. Но ведь критиковать — это значит позволить себе сказать о другом человеке (и притом — не враге) что-то отрицательное, неблаговидное, обличительное. По китайским понятиям нравственности это дело непривычное, психологически трудное, тем более для такого интеллигента, поэта-эстета, как Дэн То. И Дэн То хотел изучить наш опыт.

Я с чистой совестью мог рассказать ему, как было дело при Ленине. Как, в частности, сам Ленин разоблачал и громил врагов социализма, и с какой аргументированностью и с каким тактом вел он полемику с людьми своей партии, своего класса: равенство условий полемики, возможность возражений Ленину, право обнародования своей точки зрения и т.д.

Я, конечно, не мог сказать Дэн То, что после смерти Ленина эти нормы постепенно были искоренены. Сталин знал только критику на уничтожение. В его критическом арсенале применялись всё больше такие эпитеты, как «враг народа», «вредитель», «диверсант», «социал-фашист» и т.д. Критика для Сталина — это его безапелляционное и абсолютное право изобличать и клеймить любое лицо. Всякая же попытка возражений, формулирования своих доводов расценивалась как «вражеская вылазка», что влекло за собой высшую меру наказания.

Я не знаю, как далеко продвинулся Дэн То в развертывании критики на страницах «Жэньминь жибао». Но через несколько лет, когда началась «культурная революция», Дэн То был объявлен «врагом Мао», представителем «черной банды ревизионистов» и погиб: по одной версии покончил жизнь самоубийством, по другой был уничтожен сторонниками Мао Цзэдуна.

Но тогда в Китае традиционная китайская вежливость проявлялась всюду, и очень наглядно. О ней много рассказывал нам и посол Юдин. Вспоминаю один из таких рассказов:

— Вот вы, Дмитрий Трофимович, главный редактор «Правды». Я тоже редактировал газеты, журналы, книги. Так что мы знаем наши редакционные нравы. Как у нас обычно обращаются с авторами? Получили в редакции рукопись статьи или повести. Прочитали: слабо. Ее бракуют. Иногда письменно сообщают автору, что напечатано не будет. Но гораздо чаще редакция автору ничего не сообщает, и он сам в процессе хождения по мукам устанавливает, что материал его не пойдет.

В Китае это делается иначе. Получили статью. Прочитали: не годится. И вот редакция пишет автору примерно такое письмо: «Достопочтимый брат наш, светлейший Ху Хэ! Мы прочитали Вашу статью. Мы поражены и ослеплены силой идей, которые она излучает. Мы считали бы для себя великой честью опубликовать Вашу статью в нашем журнале, но мы убеждены, что если мы это сделаем, то впредь ни один китаец ничьих иных статей читать уже не захочет. Ввиду этого и не желая лишать читателей возможности знакомиться и с другими произведениями китайской словесности, мы покорнейше просим Вас согласиться, чтобы Ваша статья не печаталась в нашем журнале».

И вот через 10—12 лет в газетах начали публиковаться примерно такие сообщения:

«Знаменитая китайская писательница Дин Лин, испытавшая в свое время террор гоминьдановских властей, заподозрена в недостаточной приверженности идеям Мао Цзэдуна и в буржуазности. Ее направили в провинцию для трудового перевоспитания. Здесь в общежитиях и казармах она моет полы, стирает белье, подвергаясь постоянно грубым оскорблениям».

«В Пекине, недалеко от вокзала, хунвэйбины повесили на шею старухи плакат с надписью: „выученица чужестранцев“ (она окончила университет в Германии). Затем её поставили к дереву под портретом Мао и исполосовали ремнями до крови».

«Всё, что не отражает мыслей Мао, надо уничтожать» — с этим лозунгом хунвэйбины громят по провинциям партийные комитеты, избивают партийных работников. Они разрушили памятник Пушкину в Шанхае. Под флагами борьбы с буржуазией и чужестранцами они заставляют женщин обрезать косы, встречных — разуваться и выбрасывать обувь (ботинки — из Гонконга)».

Читая всё это, я думал: что же произошло с традиционной и феноменальной китайской вежливостью? Как на китайской почве могли появиться деяния хунвэйбинов и цзаофаней? Какой переворот произошел в душах молодежи, в душах части великой нации вообще и, если произошел, то почему?

И опять отвечал себе на вопрос вопросом же: а что произошло с частью великой немецкой нации, давшей миру Маркса и Энгельса, Гете, Шиллера, Бетховена?