Непристойное предложение

Какое-то время она наблюдала за беснующимся Дрейком. Он порывисто ругался такими словами, от которых у благовоспитанной молодой леди уши бы запылали. Но Пэйтон слышала подобные проклятия ежедневно и иногда сама так выражалась, когда ее провоцировали. Время от времени она смотрела на дверь корабельного карцера. Она закрыла ее за собой, но это не означало, что никто на корабле не услышит его голос. Им можно было не волноваться о Тито, но не у всех была слабость к бутылке, и кто-то мог бы поддаться любопытству и посмотреть, что происходит.

Пэйтон решила, что пора бы его заткнуть, – если бы только она могла воззвать к его разуму, – но девушка понятия не имела, как это сделать, не приближаясь к нему. Вспомнив о том, как он тряс ее накануне, Пэйтон не собиралась позволять ему схватить ее огромными руками. Она попыталась вспомнить, что делала Джорджиана, когда Росс вот так выходил из себя. Кажется, та плакала.

Слезы? Ей придется заплакать?

О, Боже. Когда же придет конец ее злоключениям?

Притянув колени к груди, Пэйтон постаралась издать что-то, напоминающее рыдание, немного подергивая плечами, хлюпая носом и изредка посматривая на Дрейка. Тот ничего не замечал. Вместо этого он старался оторвать одну из цепей от железного основания, прикрепленного к стене.

Пэйтон с отвращением подумала, что придется заплакать погромче, поэтому она всхлипнула, и затем поспешно опустила голову, как только Дрейк наконец-то посмотрел в ее сторону.

– Пэйтон? – По его голосу нельзя было сказать, что он встревожился так, как делал всякий раз Росс, когда Джорджиана плакала. Дрейк же смотрел на Пэйтон с подозрением.

Пошло оно все к черту. Неужели придется заплакать по-настоящему? Пэйтон попыталась подумать о чем-то грустном. ее покойная мать. Нет, в этом нет ничего печального. Та умерла, когда Пэйтон было всего несколько часов от роду. В отличие от братьев, которые иногда вздыхали и смотрели куда-то вдаль всякий раз, когда сэр Генри говорил о матери, Пэйтон ее не знала. Что еще? Мэй Линг оставила ее и вернулась к своей семье. Но в этом тоже ничего печального нет. Мэй Линг была так счастлива. «Константа»? ее семья не дала ей единственное, что она когда-либо желала? Нет, тоже не то. Хорошего в этом мало, но сейчас есть дела поважнее.

Дрейк. Что же этот Француз с ним сделает? Пэйтон переживала об этом вот уже несколько недель. Если что-то случится с Дрейком, зачем…

И у нее сразу, как по волшебству, потекли слезы. Пэйтон так удивилась этому, что чуть было не перестала плакать. Но вспомнив о своей цели, расслабилась и издала по-настоящему выворачивающее душу рыдание. Господи, а плакать… не так уж… и плохо…

Исподтишка посмотрев на Дрейка, которого она едва видела за пеленой слез, Пэйтон заметила, что он смотрит на нее с изумленным выражением лица. Хорошо. Она снова прикрыла лицо руками. Плач в самом деле оказался весьма действенной затеей. Следовало бы подумать об этом раньше.

– Пэйтон.

Девушка услышала грохот цепей, а потом звук двойного удара. Подняв голову, она увидела, что Дрейк опустился на колени. Даже с такого расстояния, съежившись и находясь вне его досягаемости, Пэйтон увидела, что Дрейк успокоился, его гнев был позабыт, – по крайней мере, сейчас, – из-за ее слез.

– Пэйтон, с тобой все в порядке? – с нежностью и беспокойством спросил Дрейк, отбросив все подозрения. – Милая, что-то случилось? Кто-то тебя обидел?

Милая. Он назвал ее милой. Так Дрейк называл ее прежде. А однажды он обратился к ней «сладкая моя». Какие замечательные слова срывались иногда с его уст! Пэйтон еще раз всхлипнула, на этот раз от радости.

– Пэйтон.

Боже, как же сильно его голос, произносящий ее имя, волновал ее! Она никогда прежде не замечала, чтобы от этих двух слогов, сорвавшихся с его губ, сказанных этим низким голосом, по ее спине бегали мурашки. Пэй едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться вместо того, чтобы плакать.

И тут произошло нечто из ряда вон выходящее. Голой лодыжкой она ощутила прикосновение чего-то теплого и мягкого.

Пэйтон резко подняла голову, думая, что в трюм могли попасть крысы. Увидев же, что это вовсе не крысы, а Дрейк, вытянувший руку настолько далеко, насколько позволяли кандалы, достал до ее правой ноги, заключенной в слишком тесный ей ботинок с пряжкой, который она давным-давно одолжила у юнги с корабля «Амазонки».

Пэйтон, моргнув, посмотрела на его руку, кажущуюся такой большой и смуглой на коже ее стройной щиколотки. Если бы эта рука, – такая пугающе мужественная, с золотистыми волосками, густо покрывающими загорелую кожу; такая внушительная по размеру и силе, – принадлежала кому-то другому, Пэйтон выхватила бы нож, украденный с камбуза, и со всей силы пронзила бы ее клинком.

Но эта рука принадлежала не кому-нибудь, а Дрейку.

Подняв глаза, Пэйтон увидела, что Дрейк пристально смотрит на нее.