Читаем Неразделимые полностью

Рассказ А. Тишмы «Школа безбожия» — об одном из фашистских убийц. Писатель пытается разобраться, какие обстоятельства делали человека частью машины фашистского уничтожения. Речь идет, в сущности, о выборе места в борьбе. Не останавливаясь только на моменте выбора, Тишма прослеживает и его последствия. Каждый сам выбирает путь, говорит Тишма своим рассказом, но после того, как выбор совершился, та сторона, на которой оказался человек, диктует ему свою волю, определяет его поведение, корректирует логику. Войну, безусловно, делают люди. Но и война «делает» людей, меняя их, иногда до неузнаваемости, особенно людей, лишенных убеждений. Так переменила война мелкого служащего Дулича. До войны это был жалкий, неуверенный в себе, сознающий свою неполноценность человек. Служба в фашистском застенке привлекла его, главным образом, невиданным материальным достатком. Вначале он и здесь робеет, в тайне тоскует по «уютному полумраку подчиненности», завидует тем, кто «всего лишь» выполняет приказания. Но абсолютная власть над чужими жизнями, полнейшая безнаказанность высвобождают инстинкты, которые трудно было предположить в робком служащем. В нем пробуждается садизм, бессмысленная жестокость. Примечательно, что Дулич у А. Тишмы проверяется так же, как и герой рассказа А. Исаковича: через отношение к нравственным нормам человеческого поведения, и результаты этой проверки прямо противоположны. У Дулича на миг мелькает мысль, что, замучив узника, он не сможет посмотреть в глаза людям. Но это не останавливает его. Он переступает через страх и перед людьми, и перед высшей силой, в которую верит, от которой, как он думает, зависит жизнь его маленького сына. Совершив убийство, невероятно чудовищное, дикое, и поняв, что оно останется безнаказанным, он ощущает в себе всесилие «сверхчеловека». Но по сути это всесилие — не что иное, как обыкновенное безумие, озверение, отпадение от человеческого рода.

В «Школе безбожия» — в центре фашистский убийца. Его жертву, юного подпольщика, читатель видит глазами палача. О поведении узника знает только палач. И может быть, именно поэтому оно с такой силой опровергает бесчеловечную сущность фашизма. Стойкость юного подпольщика, не выдавшего товарищей даже под пыткой, утверждает истинную человечность, в корне противоположную палаческому самоутверждению.

В рассказе П. Зидара «Моя родина» война — она здесь также воспроизводится глазами ребенка — может показаться не такой страшной. Но это только на первый взгляд. Та часть расчлененной в войну Словении, где прошли детские годы героя-рассказчика, была включена в гитлеровский рейх. Некоторые мелкие поблажки, которые получило словенское население края, сопровождались тем, что было страшнее всего: насильственной германизацией. Поэтому так привлекает внимание в рассказе мальчика о внешних, больших и маленьких, событиях подневольной жизни, естественно пробуждающееся в нем и крепнущее наперекор грозящему уничтожению чувство родины, родного языка. В ситуациях, характерах, деталях рассказа, даже в его названии нельзя не увидеть присущего прозе о войне стремления показать войну в сплаве конкретности и обобщения.

Рассказ П. Зидара, так же как и рассказы А. Исаковича, А. Тишмы, выходят за пределы собственно военной темы. Они настойчиво обращаются к нашим дням, каждой ситуацией, каждым образом напоминая, каким противоестественным состоянием, каким бедствием для человека и народа является война. На примерах, выверенных ценой жизни, скрепленных кровью, «военная» проза снова и снова доказывает нам, как важно в решающие моменты истории сознание и поведение каждого человека — важно и для него самого и для всех.

40-летие Победы над фашизмом, которое отмечают в этом году народы мира, для Югославии — дата особая. В борьбе против фашистских оккупантов и их пособников-националистов, длившейся четыре года, народы Югославии сделали все, что смогли, для торжества общего дела — разгрома фашизма. В литературе Югославии народно-освободительная антифашистская борьба остается живой, нестареющей темой потому, что нравственный опыт войны с ее героизмом, горем и потерями нужен сегодняшним людям. Нужен прежде всего для того, чтобы не допустить повторения этого прошлого.


Над извечными вопросами человеческой нравственности заставляют задуматься и рассказы, построенные на материале современности. Писатели-новеллисты как бы заново апробируют нравственные ценности, выясняют, какие изменения произошли и происходят во внешних обстоятельствах существования человека и как это отражается в его существовании внутреннем — в желаниях, заботах, отношении к миру.

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология современной прозы

Похожие книги

Альгамбра
Альгамбра

Гранада и Альгамбра, — прекрасный древний город, «истинный рай Мухаммеда» и красная крепость на вершине холма, — они навеки связаны друг с другом. О Гранаде и Альгамбре написаны исторические хроники, поэмы и десятки книг, и пожалуй самая известная из них принадлежит перу американского романтика Вашингтона Ирвинга. В пестрой ткани ее необычного повествования свободно переплетаются и впечатления восторженного наблюдательного путешественника, и сведения, собранные любознательным и склонным к романтическим медитациям историком, бытовые сценки и, наконец, легенды и рассказы, затронувшие живое воображение писателя и переданные им с удивительным мастерством. Обрамление всей книги составляет история трехмесячного пребывания Ирвинга в Альгамбре, начиная с путешествия из Севильи в Гранаду и кончая днем, когда дипломатическая служба заставляет его покинуть этот «мусульманский элизиум», чтобы снова погрузиться в «толчею и свалку тусклого мира».

Вашингтон Ирвинг

История / Проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Новелла / Образование и наука
Все в саду
Все в саду

Новый сборник «Все в саду» продолжает книжную серию, начатую журналом «СНОБ» в 2011 году совместно с издательством АСТ и «Редакцией Елены Шубиной». Сад как интимный портрет своих хозяев. Сад как попытка обрести рай на земле и испытать восхитительные мгновения сродни творчеству или зарождению новой жизни. Вместе с читателями мы пройдемся по историческим паркам и садам, заглянем во владения западных звезд и знаменитостей, прикоснемся к дачному быту наших соотечественников. Наконец, нам дано будет убедиться, что сад можно «считывать» еще и как сакральный текст. Ведь чеховский «Вишневый сад» – это не только главная пьеса русского театра, но еще и один из символов нашего приобщения к вечно цветущему саду мировому культуры. Как и все сборники серии, «Все в саду» щедро и красиво иллюстрированы редкими фотографиями, многие из которых публикуются впервые.

Александр Александрович Генис , Аркадий Викторович Ипполитов , Мария Константиновна Голованивская , Ольга Тобрелутс , Эдвард Олби

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия