Неразумная обезьяна. Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду

Даже в упомянутом выше медицинском примере есть большое поле для субъективности. Конечно, доверять дипломированному врачу обычно разумно, но представители альтернативной медицины тоже склонны к авторитетным высказываниям, хотя и не имеют ровно никаких оснований для своих утверждений. Однако даже некоторые квалифицированные врачи подписываются под недоказанными или развенчанными идеями. Очевидный и неоспоримый авторитет может пасть жертвой ошибки из-за неадекватного знания, предрассудка, нечестности и даже простого стадного чувства. Опора на авторитет часто оказывается ненадежной, в особенности если доступные экспертные суждения сами по себе являются спорными – например, предсказания экономистов часто противоречат друг другу, несмотря на то, что все эти специалисты получают в принципе одинаковое образование[18]

.

Аргумент к авторитету является классическим случаем неформальной ошибки. Она возникает, когда в посылке аргумента содержится вольная или невольная неточность или погрешность; ошибка в таких случаях происходит, несмотря на безупречную логику рассуждений. Что именно “не так” в посылках может варьировать в очень значительной степени: посылка может быть слишком слабой для данного вывода, или может быть высказана слишком двусмысленно, или в ней может содержаться ложное обобщение. Язык дает нам необозримое число способов для самовыражения, но столь же идеально он служит цели сокрытия сомнительных смыслов под покровом пустого красноречия. Аргументы к авторитету опираются, как правило, на монолитную, неизменную интерпретацию опыта. Однако такой подход рушится, когда быстро раздвигаются границы знания.

В сороковые годы девятнадцатого века венгерский врач немецкого происхождения Игнац Филипп Земмельвейс стал заведующим акушерским отделением Центральной Венской больницы. В то время, когда Земмельвейс прибыл в Вену, увеличение числа внебрачных беременностей привело к прокатившейся по Европе волне детоубийств. Для того чтобы ее остановить, по всему континенту начали поспешно открывать бесплатные медицинские учреждения для незамужних матерей. При Центральной Венской больнице появились две такие клиники. Все это происходило задолго до открытия антибиотиков, и деторождение было делом достаточно рискованным. Многие матери умирали после родов от инфекционных осложнений. Как ни странно, несмотря на то, что две венские акушерские клиники были очень похожи, в одной из них смертность от родильной горячки была намного выше, чем в другой. Этот факт был хорошо известен будущим матерям, и они умоляли поместить их во вторую клинику и были готовы рожать даже на улице, лишь бы не попасть в страшную первую клинику.

Эта непостижимая разница в смертности не давала Земмельвейсу покоя, но, по крайней мере поначалу, его попытки разобраться в причинах успеха не имели. В 1847 году, производя рутинное патологоанатомическое вскрытие, коллега Земмельвейса Якоб Коллечка случайно порезался скальпелем, после чего заболел и умер. Страшная смерть друга подсказала Земмельвейсу долго ускользавшее решение: мучительные симптомы, наблюдавшиеся у Коллечки, были идентичны симптомам болезни, уносившей жизни рожениц, которых безуспешно пытался лечить Земмельвейс. Проанализировав причины смерти Коллечки, Земмельвейс заключил, что источником инфекции были разлагающиеся органические вещества: болезнь переносили трупные частицы. Это предположение подкреплялось разницей в смертности между двумя клиниками, секрет которой Земмельвейсу до тех пор разгадать не удавалось. Он выяснил, что врачи первой клиники в свободное от лечения женщин время оттачивали хирургическое мастерство на трупах в морге. Ради проверки своей гипотезы Земмельвейс ввел неукоснительное гигиеническое правило: обработку рук раствором хлорной извести для того, чтобы смыть с них трупные частицы и избавиться от зловония смерти. После этого смертность в первой клинике резко пошла вниз и в течение месяца сравнялась со смертностью в более безопасной второй клинике. Заболеваемость родильной горячкой стала беспрецедентно низкой.

Однако, невзирая на неоспоримый успех проведенного Земмельвейсом эксперимента, медицинский истеблишмент принял его нововведения в штыки. Да, медицина девятнадцатого века стояла на пороге новой эры, но врачи старой школы продолжали исповедовать древние концепции, истово веруя, что все болезни являются следствием дисбаланса четырех “гуморов” – крови, желтой желчи, слизи и черной желчи. Соответственно, роль врача заключалась в восстановлении нарушенного равновесия при помощи, например, кровопускания. Многие врачи продолжали находиться под дурманящим влиянием античных учений и имели весьма смутное представление о научном методе. Такое положение дел вело к тому, что в медицине царило господство сильных личностей с безапелляционными суждениями, а многие лечебные манипуляции зиждились на ритуалах, а не на строгих доказательствах.