Илья Стальнов

Нереальная реальность

Книга первая

СОКРОВИЩЕ ДЗУ

Солнце лениво валилось за серые глыбы многоэтажных домов. Лаврушин полюбовался на электрические часы, которые показывали ровное время: 21.00. Он испытывал иррациональную слабость к круглым цифрам. Они будто подталкивали его на какие-то действия с целью изменить, поломать это равновесие.

— В Москву, в Москву, в Москву, — процитировал он «Три сестры».

Он собирался домой. Оглядел критически творческий бардак, царящий в лаборатории, выпотрошенный компьютер, разобранные осциллографы, россыпь деталей на столе, сваленные в углу картонные коробки. Вздохнул, малодушно решив отложить наведение порядка ещё на денёк — этот извиняющийся вздох стал каким-то ритуалом. Каждый вечер Лаврушин обещал навести порядок… Завтра. И уходил, обесточив помещение.

Рука легла на рубильник. Всё — обесточено. Конец рабочего дня. Лаврушин забросил потёртую кожаную сумку на плечо и вышел из лаборатории, захлопнул дверь и нажал на кнопку замка. Всё, теперь замок — последнее из его изобретений, откроется только на его свист, а, как известно, свист у человека так же индивидуален, как отпечатки пальцев.

— Шатаются всякие. Тоже мне, кандидаты в доктора, — сам того не зная процитировал Высоцкого стороживший выход пожилой, с вислыми усами вохровец, который уже хотел отойти ко сну, застыв изваянием на спинке стула. Припозднившихся сотрудников он воспринимал как нарушение правильного порядка вещей. В отношении самого молодого, двадцати семи годков от роду, завлабораторией, кандидата наук Лаврушина он был прав на все сто процентов. Тот действительно по природе своей являлся воплощённым нарушением правильного порядка.

— До свиданья, — махнул рукой Лаврушин и толкнул крутящуюся стеклянную дверь.

— И вам того же в двойном размере, — развязно прокаркал охранник и потянулся к кнопке электрического замка.

Сразу за стеклянными дверьми в лицо Лаврушина дохнуло весной.

— Ляпота, — прошептал он и вздохнул полной грудью ароматный майский воздух.

Постояв немного, он направился по бетонной дорожке через зелёный и ухоженный институтский парк.

Институтские старожилы склонялись к точке зрения, что на Московскую окраину это странное научное учреждение загнали специально — чтобы не мозолило никому глаза и не смущало упорядоченные научные умы. Тогда, в начале шестидесятых, тут даже окраины не было, а был сплошной лес. Москва расширялась, жадно отвоёвывая всё новые площади и закатывая леса и лужайки асфальтом, прорастая рядами уродливых металлических и кирпичных гаражей. Что-то беспощадное было в этой бетонно-стеклянной поступи цивилизации. Вот и рядом с трёхэтажным старым институтским зданием несколько лет назад вознёсся новый десятиэтажный бетонный корпус с окнами от пола до потолка — какой идиот придумал в русском холодном климате делать такие окна?

Ветку метро, давно и напористо обещаемую отцами города, так до окрестностей института и не дотянули. А горбатый «Запорожец» — ветеран ещё вчера, простудно чихнув, замолк, похоже, давая понять, что уходит на законный больничный. Значит, надо ждать автобуса.

Лаврушин присел на скамейку у остановки. Когда подойдёт автобус? Ребята-математики как-то с помощью большого институтского компьютера пытались найти закономерность в интервалах его движения. Но эта задача современной науке оказалась не по зубам.

Сегодня автобус подошёл как по заказу — Лаврушин не успел даже настроится на ожидание. Через четверть часа кандидат наук был в метро, ещё через полчаса выходил на станции «Проспект Мира». А там до панельного дома на Большой Переяславской рукой подать.

Перед дверьми квартиры Лаврушин начал обшаривать карманы брюк и рубашки в поисках ключа — без видимого успеха. Тогда он покопался в многочисленных отделениях сумки и выудил бумажник. В нём лежал второй ключ — его приходилось постоянно носить с собой, поскольку первый всегда забывался в самых неподходящих местах.

Однокомнатная квартира была уменьшенной копией лаборатории. Тот же бардак, те же разбросанные запчасти неизвестно от чего, в углу — раскладушка и продавленный плюшевый диванчик. Вдоль стены шли стройными рядами стопки книг — на прошлой неделе полка под тяжестью фолиантов обрушилась, и всё недосуг было вбить новые гвозди.

— Ну что, явился? — простуженный сварливый голос исходил от стоявшего на тумбочке большого металлического ящика, который переливался разноцветными лампами и был утыкан как ёжик какими-то деталями.

— Угу, — буркнул Лаврушин.

— А ты задумался — нужен ли ты здесь, а? Может, без тебя спокойнее, а?

— Тебя что ли спрашивать? — Лаврушин бросил на диван сумку и начал стаскивать туфли.

— А хотя бы и меня.

— Совсем обнаглел, — незлобливо произнёс Лаврушин, обуваясь в пушистые тапочки.

— А ты… — голос запнулся. — Ты поглупел. Постарел. Отупел. И вообще, что ты ко мне пристал?!

Бесполезное изобретение, подумал Лаврушин. Кроме ругани ждать нечего. Да и вообще — что представляет из себя Мозг? Загадка, притом порой начинало казаться, что загадка эта из жутковатых.