Коридорный в красном форменном костюме подскочил к машине и распахнул дверцу. В этот момент, разбивая стеклянную дверь, из холла на улицу вылетел хорошо одетый курчавый низенький господин со здоровенным горбатым шнобелем, встал, отряхнулся. Двое дюжих швейцаров тоже отряхнули руки.
- А, - только и сказал Лаврушин.
- Не обращайте внимания, мистер, - широко улыбнулся коридорный. - Стекло сейчас вставят. Багаж?
- Нет багажа.
Бой подозрительно посмотрел на друзей, мертвой хваткой вцепившихся в свои кожаные сумки. Но Лаврушин уже проходил через разбитую дверь в старомодный холл, заставленный тяжелой мебелью.
Администратор с легкомысленными усиками на тонком лице и с набриолиненными в стиле двадцатых годов волосами потребовал деньги вперед, посмотрев на не внушающий доверия вид друзей. Увидев доллары и, решив, что они не фальшивые, протянул карточку для заполнения и попросил водительские права или любой другой документ, удостоверяющий личность. Таким документом послужила свернутая стодолларовая купюра.
***
- Нигде спокойнее места, чем «Ползучая звезда» не сыскать, господа, - сообщил коридорный, провожавший друзей в номер.
Отделанный ценными породами дерева лифт неторопливо поднимался вверх, на табло менялись номера этажей.
- Правда на девятом этаже обосновалась наркомафия, меняют деньги на порошок, - продолжил коридорный. - Но стреляют нечасто. Последний раз две недели назад. Иногда ниндзя пошалят, но они тихие, любят, чтобы от людей подальше. А маньяка с одиннадцатого, убивавшего курящих женщин, уже два дня как убили. Еще иногда заглядывает сумасшедший, душащий голубых. Вы ведь не голубые?
- Конечно, нет!
- Это хорошо. А то бы он мог к вам заглянуть... КГБ с ЦРУ воевало, ресторан взорвали, но это когда было - уже две недели прошло. И профессора-маньяка с его погаными икс-лучами выселили. Жалобы были. А чаевые он хорошие давал, - глаза «боя» стали просительно-требовательные, и Лаврушин не нашел ничего лучше, как протянуть ему стодолларовую купюру. Тот слегка обалдел от такой щедрости, но виду не подал. Он убедился, что эти гости - сумасшедшие.
Номер был с двумя спальнями, гостиной, телевизором, баром, огромной ванной. И обошелся каких-то девятьсот долларов в сутки. Лаврушин не воспринимал бумажки, лежавшие в сумке, как деньги. Для денег их было слишком много.
- Девочки, мальчики? Не желаете? - напоследок осведомился бой.
- Не желаем.
- И правильно, - кивнул коридорный и удалился.
Друзья тщательнее осмотрели номер. Мебель была не просто старомодная, а старая, с шиком скрипучая, обитая красным, вытертым бархатом, золоченого дерева. Портьеры тяжелыми складками спадали сверху.
Две сумки с несчетными деньгами устроились в большом сейфе в углу гостиной.
- Ляпота, - отметил Лаврушин.
- Сойдет. Что делать будем?
- Жить будем. И ждать, пока на меня музыкальное вдохновение найдет.
- А оно найдет?
- Найдет. Деньги есть... Сейчас передохнем. И в ресторан. Погуляем, как буржуи, - Лаврушин плюхнулся на маленький плюшевый диванчик в гостиной и прикрыл глаза.
Он и не заметил, как провалился в сон. Сон был тревожный и чуткий. Сначала. Но постепенно он засасывал все глубже.
Лаврушин проснулся неожиданно резко.
В комнате было тихо. Безлюдно.
- Степан, - позвал он.
Никакого ответа.
Что-то тревожно изменилось в мире. Появилась некая хрустальная четкость. Улица гудела внизу, но как-то отстранилась. Будто она была уже не важна. Самое главное происходило здесь, в этом номере.
В ванной шуршала вода.
- Плескается, - кивнул Лаврушин.
Но беспокойство не проходило. Он поднялся с диванчика. Потянулся. Голова была ясная. Не осталась и следа от усталости.
- Степан, - снова позвал Лаврушин.
Он пошел к ванной. Положил ладонь на ручку.
- Ты там?
Молчание. Но кто-то там плескался.
Лаврушин нажал на дверь. Шагнул в наполненную липким паром ванную.
Под душем стояла девушка. Обнаженная. Прекрасная. Вода ласкала ее изумительные бедра, струилась по ее полноватой, будто распухшей от переполнявшего желания груди. В незнакомке было что-то такое, что моментально поднимает давление... и все остальное.
- Простите, - произнес Лаврушин, делая шаг назад.
- Ах, дорогой, я так ждала тебя, - девушка шагнула ему навстречу.
Лаврушин застыл, не в силах пошевелиться.
- Ты так прекрасен.
Она провела ладонью по его груди, потеребила рубаху. Каждое ее движение отдавалось сладкой истомой.
- Я тебя люблю, - она прижалась к нему влажным, в искрящихся каплях на упругой белой коже телом. Руки ее обвили его шею.
- Я тебя обожаю, - зашептала она.
А руки стискивались на шее все крепче.
Лаврушин отпрянул.
- Ну что же ты, приди ко мне, любимый.
Лицо ее начало меняться, черты заострялись и становились отвратительными. Груди опадали мерзкими серыми складками.
Лаврушин прижался к кафелю, попытался оттолкнуть женщину.
- Нет!
- Да, дорогой.
Она взмахнула рукой, и грудь Лаврушина обожгло. Рубашка порвалась. Под ней выступила кровь.
- Да, - шептала она жарко, А лицо все морщилось. Женщина, или кем она теперь являлась, злорадно осклабилось.
Скрюченная рука потянулась к горлу жертвы.
- А-а! - заорал Лаврушин...