Нерон, или Актер на троне

День, в который сын Агриппины получил имя, стал последним спокойным днем не только для императорской семьи Юлиев — Клавдиев, но и для всего Рима. Менее года управлял Калигула империей как здравомыслящий и справедливый властитель. Внезапно его поведение резко изменилось, и всеми одобряемый император превратился в самого сумасбродного и кровавого деспота, какого только знает римская история.

Эта неожиданная перемена в поведении императора поставила в тупик как древних, так и современных историков. Калигула и прежде проявлял свою истинную натуру — лицемерную, коварную, жестокую, и неудивительно, что императорская власть быстро вскружила ему голову. Однако такое объяснение не могло удовлетворить древних: уж очень чудовищными и неслыханными были его извращенность и кровожадность. Пытаясь понять случившееся, античные историки придают огромное значение болезни, из—за которой в конце 37 года Калигула долгое время находился между жизнью и смертью. Должно быть, он чувствовал, что его конец может наступить каждую минуту, и поэтому оставил завещание, в котором своей наследницей назначил Друзиллу, самую любимую — во всех смыслах — из сестер.

В дни болезни императора весь Рим трепетал, страшась самого худшего. Даже ночью многие горожане не покидали Палатина, вознося перед дворцом Калигулы молитвы к богам и давая письменные обещания на его спасение. Нашлись и такие, кто предлагал отдать собственную жизнь ради выздоровления императора. К несчастью, они были услышаны. Калигула выжил. Но заболевание не прошло для него бесследно. По всей видимости, речь должна идти об острой форме менингита с серьезными мозговыми последствиями. С тех пор его не оставляли маниакальная подозрительность и навязчивая идея преследования.

Нередко его охватывал такой всепоглощающий страх, что он совершенно терял голову; панически боялся грома и молнии и при сильной грозе забивался под кровать. А мания величия развилась в нем до такой степени, что, приказав как—то собрать в Греции наиболее ценные и прославленные статуи богов, он распорядился срубить им головы и заменить своими, высеченными из мрамора. Императорский дворец на Палатине он велел соединить мостом с Капитолием, где находилась древнейшая римская святыня, храм Юпитера Капитолийского, и часто в полнолуние прогуливался по мосту, беседуя с богом, иногда что—то шепча ему, но нередко, приходя в ярость, грозил кулаком и слал проклятия.

Первой жертвой его подозрительности пал Тиберий Гемелл. То, чего опасался покойный император Тиберий, произошло. Случилось так, что юноша начал принимать лекарство от кашля, запах которого вызвал у Калигулы подозрение в том, что его троюродный брат, не доверяя ему, принимает противоядия.

— Как?.. Противоядие — против Цезаря? — вскричал Калигула и отдал приказ военному трибуну зверски умертвить юношу.

Это убийство положило начало кровавой бойне, устроенной Калигулой в императорском дворце. Следующей жертвой стала его бабка Антония, которая не раз спасала ему жизнь и в доме которой он провел свои отроческие годы. Семидесятичетырехлетняя старуха не угодила ему тем, что постоянно надоедала своими упреками. Затем наступил черед Макрона, вина которого заключалась в том, что он пытался увещевать распоясавшегося тирана и призвать его к сдержанности. Не пощадил Калигула и его жену Эннию, отдав распоряжение убить ее.

За короткий срок были истреблены многие высокопоставленные римляне под тем предлогом, что во время болезни императора они желали его смерти. Но и тех, кто поклялся отдать за него жизнь, он обязал выполнить обещание. В тайных бумагах Калигулы хранились две тетрадки, под заглавием «Меч» и «Кинжал», — в них содержались имена людей, которых он наметил уничтожить.

Представители высших сословий, сенаторы и всадники, ссылались в рудники и на дорожные работы, бросались на растерзание диким зверям. Наслаждаясь мучениями своих жертв, Калигула заставлял отцов присутствовать при казни сыновей. Наивысшее удовольствие он получал, принуждая несчастных шутить и веселиться на глазах умирающих детей. Когда один из них, уже не в силах выдержать зрелища терзаний своего сына, попросил у тирана позволения закрыть глаза, тот, издеваясь, изрек:

— Разумеется, можно — и навеки.

Бедняге тут же отрубили голову. Свирепость не покидала его и во время попоек. По приказу принцепса на глазах у пирующих велись допросы и пытки заключенных, здесь же находился палач для немедленного приведения в исполнение смертных приговоров. Однажды, когда какой—то раб стащил что—то во время пирушки, Калигула велел отрубить ему руки, повесить их ему спереди на шею и провести перед всеми гостями.

Как—то раз во время ужина он внезапно расхохотался и на вопрос возлежавших рядом с ним консулов, что его так развеселило, ответил:

— Только то, что стоит мне кивнуть, и вам обоим перережут глотки.

«О если бы у римского народа была только одна шея!» — не раз восклицал этот безумный человек, сокрушаясь, что не может расправиться со всеми сразу и одним ударом всем снести головы.