Нерождённый #5

Сразу же, под потолком, почти над нашими головами раздаётся скрежет и круглый лист стали, который я принял за диковинное украшение потолка, диковинное и бесполезное — вдруг ползёт вниз и оказывается чем-то вроде лифта — стальная площадка на толстой стальной опоре в центре.

— Там, — Форфак показывает на круглую дыру в потолке, становится на металл, хватается за опору и замирает поджидая меня…

Глава 18

Делаю тоже самое и через секунду лифт, подчиняясь рычагу на стойке, с негромким скрипом ползёт вверх.

Он привозит нас на чердак дома и Форфак, не дожидаясь пока хитроумный механизм остановится, шагает к одному из столбов подпирающих крышу, там находит рычаг и тянет его вверх. Тут же, одна из стен, треугольная, ползёт вверх, как окно открываясь наружу и впуская в непроглядный сумрак чердака солнечный свет.

И тогда я вижу его.

Как Форфак назвал его? Жнец? Эфирный Жнец?

Устройство размером с небольшую пушку — толстенная труба в центре, труба-колба — из стали и стекла, с отводами из труб, и подзорной трубой, надёжно прикреплённой к боковой поверхности. Подзорной трубой и огромным индикатором, наполненным зеленоватой жидкостью.

А внутри этой толстенной колбы-трубы, явно с трудом втиснутое туда и почти раздавленное, лежит человеческое тело.

Эфирная пушка с мертвецом внутри? Похоже, этот тип с железным лицом натуральный псих. Самый натуральный… и мне стоит проститься с ним, впереди еще очень много дел.

Форфак первым дело заглядывает в один из шкафов неподалеку, достает оттуда кувшин, трясёт его прислушиваясь к бульканью внутри, затем идёт к колбе с трупом, открывает стеклянную дверцу в ней и просовывает кувшин внутрь.

Тело вдруг шевелится, оживая. Я вижу как губы человека лежащего в колбе жадно припадают к горлышку кувшина, я слышу торопливые глотки…

Жажда? Он поит его обычной водой? Зачем кого-то запихивать в стеклянную колбу, да еще и морить жаждой?

— Это Жнец? — на всякий случай уточняю, прежде чем проститься и уйти.

— Да! — в голосе Форфака гордость. — И вы сейчас увидите его в деле.

Он приносит подзорную трубу и отдаёт её мне, забыв объяснить, на что мне через неё нужно смотреть.

Затем подходит к Жнецу, дергает несколько рычагов на нём, переводит несколько ручек в особые, понятные только ему, положения и отступает на шаг, вглядываясь в человека за стеклом колбы.

Я слышу звук отсасываемого воздуха, вижу как огромный поршень запирающий колбу ползёт по стальной трубе, а потом вижу как тело там, внутри, начинает извиваться, так словно его жалят тысячу ос сразу. И крик — я слышу его крик, он совсем глухой, с трудом пробивается через толстенное стекло. наглухо запертой колбы.

Зеленоватая жидкость, которой наполнен индикатор, вдруг словно начинает густеть, а цвет её меняется с зелёного на жёлтый… и это явно нравится Форфаку.

— Эфир капризен, — говорит он, не сводя глаз с корчащегося в колбе человека. — Капризен и почти неуловим. Тридцать лет я искал формулу эфира, я искал формулу, которая заставит эфир проявиться, показать миру свою истинную сущность и силу.

Глаза у него горят так, что, кажется, могут запалить весь этот дом… и он так и будет падать, пылающий, на дно ущелья внизу.

Колба тем временем наполняется белоснежным, словно разбавленное водой молоко, искрящимся газом, почти скрывая под собой человека внутри.

— Все думают, что эфир есть только в воздухе! — горячо продолжает Форфак, пожирая взглядом то, что происходит сейчас в колбе. — Но они ошибаются — эфир везде. Но только в воздухе его легче всего заставить проявиться. Все пытались понять смысл эфира, но удалось это сделать только мне!

Всё это хорошо, хотя выглядит, конечно, жутковато, но… что будет дальше?

— Эфир разумен! — Форфак обращает свой пылающий взгляд на меня. — Никто не смог до этого додуматься! Никто кроме меня. Я тридцать лет искал формулу способную подчинить его, а когда нашёл — оказалось, что этого мало. Там внутри — эфирный газ, формулу которого я искал так долго.

Он показывает на колбу, а потом подходит к ней и почти прижимается лицом к к стеклу, поедая взглядом мутный искрящий газ внутри.

— Но он не работает без сильной эмоции человека, — продолжает Форфак поглаживая стекло. — Только самые сильные чувства человека заставляют эфир подчиниться. Это величайшее из открытий, которое изменит мир. Весь мир! Потрясёт его до основ, или скорее — перевёрнет с ног на голову.

Переворачивать с ног на голову — это плохая идея, которая обычно заканчивается большим проблемами. Я бы объяснил это человеку с железной кожей, но вряд ли он услышит меня.

— Сильная эмоция — вот ключ в подчинению эфира! — продолжает Форфак, поглядывая на индикатор, жидкость в котором уже начинает менять цвет с жёлтого на бледно-оранжевый. — И именно поэтому этот человек там внутри. Совсем скоро, когда воздуха в сосуде станет совсем мало — к нему придёт страх. Страх удушья, страх смерти… какая эмоция может быть сильнее чем страх смерти? Никакая! Люди созданы для жизни и смерть — это единственное, что их по настоящему пугает.