Нерушимое

Приходилось не раз слышать, что понятия чести и достоинства в настоящее время являются уже пережитками. К понятию о чести непременно припоминались какие-то дуэли, кровавые поединки и взаимные оскорбления. Что же общего имеет честь с кровавым поединком? Конечно, сознание может перерастать непременно цену крови. Ведь и праведный суд вовсе не должен быть соединенным с хождением по раскаленному железу. Совершенно недопустимо соединять всегда живые понятия с какими-то средневековыми условностями.

Весьма вероятно, что боязливое мышление не решается включать в современную жизнь многое, как бы запятнанное суевериями и всякими предрассудками. Но разве достоинство человеческое, разве честь может быть включаема в разряд предрассудков? Так же точно каждое охранение мирных условий не будет ни боязливостью, ни суеверием. В каждом проявлении этого благородного намерения уже будет заключаться то миротворчество, которое заповедано во всех основных законах.

Отступление от миротворчества, всякие нарушения мирных условий, конечно, уже противоречат людскому строению. Если человек «дзоон политикон», то в этом общественном строении, прежде всего, должно быть заложено почтение ко всем мирным условиям. Это не импотентный пацифизм, но мужественное и сознательное охранение достоинства, будет ли оно в пределах очага, или рода, или государства. Может ли идея охраны достоинства быть не мирной? Вполне возможна мирная стража, дозор во имя мира, но дело-то все в том, что в сердцах этого дозора должен пребывать мир. Этот высокий мир будет не злоумышляющим соседом, но, наоборот, он будет соседом добрым, который по чести знает границы свои.

Завоевательство поистине стало тоже средневековым понятием. Можно убедить человека по чести, по разуму, по сердцу, но всякое насильственное завоевание всегда останется на определенных страницах истории человечества.

Убеждение по чести и по достоинству, оно должно быть возможным, если человек, действительно, существо общественное, а не дикий зверь. Но для этого, казалось бы, простейшего заключения нужно испытать в себе все меры терпения и терпимости. Никто не говорит о самоуничижении, ибо сказано, что «самоуничижение есть паче гордости». Конечно, и на суеверии, и на ханжестве никакое понятие мира и чести не может быть построено. Если кто будет говорить о мире, наточив нож в сердце своем, то это будет не мир, а лицемерие.

В Византийском Кенургии величавое изображение Никопойона было окружено надписями молений родителей за детей и детей за родителей. Самое интимное и сердечное было вынесено в холодно-официальные палаты. По истории Византии мы знаем, что такие надписи так и остались в пределах мертвенной условности. В холоде своем они никого не убеждали, и постепенный распад Византии может лишь подтверждать, что мертвое слово не имеет ничего общего с жизнью.

Сколько лицемерных надписей прошло по лику земному! Именно эти знаки лицемерия отвратили многих от истинного понимания великих основ, как мир, честь, достоинство. Тот, кто умел бы говорить по чести, он имел бы право говорить и о действительном мире. Ведь без чести и честности какой же возможен мир!

Пеня за нарушение мирных условий – это выражение чрезвычайно точное и обширное. В нем можно понимать не только нарушение общественной тишины, какие предусматриваются полицейским правом. Можно иметь в виду нечто гораздо более обширное и необходимое.

Когда говорится об охранении культурных ценностей, это тоже будет борьба против нарушения мирных условий. Когда говорится против жестокости, это будет заботою о таких же мирных условиях. Когда говорится о всем вредоносном для просвещенного бытия человеческого, это будет защитою того же прекрасного мира, понятие которого все же живет в глубине сердец.

О мирных условиях можно найти много речений в законодательствах Востока. От древних, от самых древнейших времен, стоят перед нами облики великих законодателей, природных миротворцев. И в классическом мире можно указать многие стремления к тому же. Но не случайно вспоминаем фредум – норму Франкских старых законов. Ведь преддверие к средневековью всегда почиталось временем особо темным. Но вот и из этой эпохи, наряду с «деньгою крови», уже приходит забота об охранении мирных условий.

В одном из прошлых писем мы говорили о мире всего мира. Для такого широкого и высокого понятия нужно соблюсти множество мирных условий, нарушать которые, даже с точки зрения первобытных законов, уже было бы преступлением. Не будем думать, что эти мирные условия живут только на каких-то государственных конференциях. Они живут во всех наших взаимоотношениях. Потому будем же стократно бережливы друг к другу. Будем знать и терпимость, и терпение. Если мы взаимно повторим эти основы несчетное количество раз, то это будет нелишним. Из этих мирных условий обновляется понятие чести и достоинства. Эти же понятия никогда не будут пережитками, но всегда останутся в основе мудрой и просвещенной жизни.