Несчастливой любви не бывает

Она молила хотя бы еще об одном дне, о празднике для сына, пусть соберутся все его друзья и подружки, пусть будет сумасшедшее веселье. Она приглядится к влюбленным в него девушкам: вдруг одна из них ждет от него дитя? Вдруг такое возможно? Они же не сказали «нет».

Один только день. Она бы растянула его в целую вечность.

Прошел день. Другой. Третий. Мальчик был с ними. Каким бы сильным ни было напряжение ожидания, оно не может длиться вечно. Отец и сын занялись делами. Она поехала навестить мать, с которой не находила сил поговорить в последние дни. Та, еще с порога, чтоб не забыть, сунула ей бандероль: «Дня три назад пришло, кто бы это мог быть, кто на твое имя сюда посылает?» Мать беспокоилась, не завелся ли у дочери роман, такое часто бывает, когда забот с детьми становится меньше и себя начинаешь жалеть больше, чем маленьких.

Дочь открыла квадратную бархатную коробку. Из шелковой глубины сияла, лучилась, переливалась драгоценная диадема, которую она когда-то внесла как плату за рождение сына. Еще ничего не понимая, принялась она читать слова приложенного письма на плотной белой бумаге:

«Во исправление пункта договора… Нами не выполнено условие о сроке жизни рожденного вами ребенка мужского пола… Не была учтена важнейшая энергетическая составляющая, влияющая на продолжительность биологического существования… Как и было условлено, в порядке компенсации мы возвращаем вам часть внесенных вами средств. Отмечаем, что в связи с обнаружением новых факторов срок жизни не может быть нами установлен или как-либо оговорен».

Она торжественно водрузила на себя диадему, уверенная, что знает, от какой энергетической составляющей зависит ее счастье.

Прогулки вдоль Атлантического

Барри прилепилась – не отдерешь. Варя который раз в Майами, знакомых полно ненавязчивых, никто не интересен, кроме океана. Не для загара и прочих курортностей, а для общения не на равных: океан знает про вечность и покой, а также может объяснить, куда что девается в конце концов.

Варе совсем не скучно. Только иногда грустно без человеческой еды. Американская еда за гранью добра и зла. Дают много, количеством берут, а вкуса не разберешь. Ничто не пахнет тем, чем должно. Яичный белок и желток отличаются только цветом. Ни обоняние, ни вкусовые рецепторы не подскажут, что за вещество находится у тебя во рту, что за массу пережевываешь. Про арбуз, клубнику, помидор можешь с уверенностью сказать – красные. По запаху различать – забудь. Пластик не пахнет. И главное – стараться меньше есть. С их пищи можно за месяц нагулять десять кило, вовсе не переедая. Чем-то они там таким удобряют, подкармливают, что потом из одного человека вполне можно скроить трех-четырех. Чисто теоретически. Если поделить два центнера на четыре части, выйдет хорошая цифра для нормального человека. Ясное дело, американские толстяки и рады бы поделиться своим весом хоть с другом, хоть с врагом, да не так-то все теперь просто, это вам не с мировым злом бороться за демократию, тут основы основ надо менять, а кто ж за это возьмется?

Когда стало совсем невмоготу бояться продуктов питания, Варя попросилась в гости к добрым приятелям. Предложила сделать русский ужин. Поехала в магазин органической еды, где все намного дороже, но будто бы все натуральное, закупилась по списку и с помощью интернациональной команды добровольцев за три часа соорудила праздничный стол: салат оливье, жюльен, рыбный салат (лосось, рис, яйца), борщ, пироги с капустой, мясом, грибами. На десерт яблоко в тесте с корицей. Пришлось раздвигать два стола. В доме запахло уютным детским счастьем.