Несчастный случай

Мороз ходил в самоволки всегда и принципиально. Он словно хотел доказать всем, что он по-прежнему свободный человек и что он плевал на армию и командование. Он был лихой, грубоватый, любил поспорить и подраться. Одним словом, этакий рубаха — парень. И что для него были слова командира взвода, когда этому командиру он однажды в кухонном наряде дал по морде за то, что тот попытался заставить его таскать бачки по скользкой лестнице, вместо того, чтобы позволить ему спокойно спать на этаже. Точно так же ничего не значили для него и слова командира отделения. Старшину он уважал и выполнял его просьбы, но только лишь потому, что Добров был изрядно старше его и учился в училище уже не в первый раз. Да и то было понятно, что уважение уважением, но даже Добров не сможет сделать так, чтобы Мороз вернулся из увольнения вовремя, если сам он желает обратного. О дежурном по курсу и говорить нечего.

Вадим прислушался. Вроде бы шаги внизу…

Но тишина стала еще звонче. Только этажом ниже кто-то закашлял. Вадим вернулся к размышлениям.

Дураку понятно, что никто, кроме самого Мороза, в трагическом происшествии не виноват. Но начальство обязательно будет искать козлов отпущения, которые и ответят за плохое состояние воинской дисциплины на 43 курсе. А может быть козлов отпущения назначать и не будут, но в том что весь курс будет подвергаться теперь бесконечным проверкам и смотрам сомнений не было. Ведь как в армии принято бороться с нарушениями воинской дисциплины?

Для начала, конечно, устроят крупный строевой смотр, на плацу, по полной программе. А это значит, что проводить его будут офицеры кафедры общевоинских дисциплин. Придираться они будут к любой мелочи, как, например, неправильное расстояние в размещение знаков на форме, а неправильным было расположение отличающееся на миллиметр. Замечания могли быть получены из-за неправильно сориентированных пуговиц, бахромы на шинели, пятнышка на пряжке ремня и прочей несущественной, с точки зрения нормального человека, ерунды. Серьезный строевой смотр означал, что таких замечаний на весь курс должно быть не более семи. А значит почти 120 человек, за исключением стоящих в наряде, должны быть в идеальном порядке. С первого раза это не удается никогда, 43 курс это уже знал по собственному печальному прошлогоднему опыту. Обычно строевые смотры повторяются раз пять-шесть, с постоянным устранением недостатков. Но это крупные смотры. А еще будут подготовительные осмотры на курсе, осмотры взводов, отделений… Будут долгие воспитательные беседы и, возможно, даже запрет увольнений. Хотя в общаге-то вряд ли, но то, что рано не уйдешь, а поздно не придешь — это точно. Да и проверять теперь всех будут целый месяц, обяжут офицеров на вечерней поверке присутствовать. В общем, резюмировал Вадим, геморрой!

Ничего приятного в этом не было и лично для него. Увольнения теперь ограничат, в этом он не сомневался. Да и вообще, теперь все будет значительно сложнее. Дело в том, что Вадим тоже был не без греха. В книге увольняемых он периодически отмечал стирающейся ручкой себе увольнение не до 22.00 а до 23, исправляя цифру после прихода, специальным корректором. А это позволяло ему задерживаться у любимой девушки на целый лишний час. Теперь же все эти ухищрения грозили серьезным залетом и лишением вообще всяких выходов в город.

Вадим тяжело вздохнул и прислушался. Пока тихо…

4

Утро целиком оправдало скверные опасения Вадима. Построение курса проходило внизу, на улице, так что сказанного на разводе он не слышал. Курс ушел и Андрей Линев с документацией поднялся наверх. Вскоре пришел и Кузин. Едва он зашел в канцелярию, как дверь открылась и на курс вошел заместитель начальника факультета по учебной работе полковник Воронцов. Вадим крикнул «Смирно», а Линев браво отбив три строевых шага привычно начал докладывать:

— Товарищ полковник, во время моего дежурства никаких происшествий не случилось…

— Товарищ сержант! — неожиданно прервал его Воронцов своим резким, скрипучим голосом, — Что вы мне такое тут докладываете? Что значит никаких происшествий не случилось? Или по-вашему то, что у вас курсант ушел в самоволку и погиб — это не происшествие?

Андрей сконфуженно замолчал и опустил приложенную к шапке руку.

— Это не происшествие по-вашему, товарищ дежурный? — настойчиво переспросил Воронцов и стало понятно, что просто молчанием отделаться не удастся.

— Происшествие, — выдавил из себя Линев.

— Так что же вы тут докладываете? — опять вопросил Воронцов, но, поняв, что ответа не будет, спросил — Начальник курса на месте?

— Так точно.

Кузин уже открыл дверь и вышел из канцелярии, приготовившись докладывать. Но Воронцов только махнул рукой и прошел в комнату. Дверь закрылась. Андрей обреченно опустился на стул.

— Кранты…

Вадим промолчал. Что тут говорить, если дела действительно обстояли крайне плохо.

Кузин вновь показался в дверях.

— Линев, оставь за себя дневального и зайди в канцелярию.

— Есть. — Андрей посмотрел на Вадима, — Вад, сходи Леху подними.