Несколько печальных дней

– Верхотурский здесь? – спросил Коля. – Я хочу у него узнать, не ошибся ли я, когда записал…

– Он спит, – перебил Фактарович и отвел Колю к вешалке.

– И я пойду, – умоляюще прошептал Коля и схватил Фактаровича за руку. Потом Коля принес в ванную комнату охапку своей одежды, и Фактарович надел Колину серую курточку, а свою гимнастерку бросил в корзину для грязного белья. Курточка пришлась ему впору – он был узкоплеч и мал ростом.

Взявшись за руки, они вышли через кухонную дверь.

За ужином обнаружилось, что Фактаровича и Коли нет дома. Поля сказала, что видела их, – они ушли вместе. На дворе было уже совсем темно. Марья Андреевна посмотрела на часы, потом на темные окна и схватилась рукой за грудь – у нее начался сердечный припадок. Марью Андреевну уложили на диван, и доктор, стоя над ней, громко шептал, отсчитывая валериановые капли. Вдруг она зарыдала и протянула вперед руки – в дверях стоял Коля. Лицо у него было грязно, рубаха порвана.

– Пей, пей, – плача от радости, закричала Марья Андреевна и протянула сыну приготовленный для нее стакан с валериановыми каплями.

– Оставь меня в покое, пей сама, – сердито сказал Коля и быстро спросил: – Он не пришел?

– Нет, – ответил Москвин и сразу все понял.

Ясное дело – Фактарович попался. Да, Коля подтвердил это. Они вышли на улицу и на углу увидели бегущих людей. «Назад, назад!» – кричали люди. Они не успели убежать, их окружили солдаты и погнали на главную улицу. Там их присоединили к толпе задержанных.

Конный офицер ездил вдоль колонны и хлыстом указывал на некоторых людей, велел им выйти из толпы; указал он и на Фактаровича.

– Учуял, гад! – сказал Москвин.

– Ну, и их увели под конвоем, – рассказывал Коля, – а нас погнали на товарную станцию грузить мешки в вагоны.

– С чем мешки? – спросил доктор.

– Зерно и сахар, – всхлипывая, ответил Коля. – Наверное, сто вагонов.

– Это в обмен на каменный уголь, – сказал Верхотурский.

– Да, в обмен, – подтвердил Коля. – А потом один пьяный, я не знаю, кто он, в коротеньком мундире, вынул шашку и начал резать одному старому еврею бороду, и у того пошла из лица кровь, и он стал кричать, а он начал его бить сапогом. И все стали кричать и плакать, чтобы его отпустили, и тогда они начали бить всех саблями не насмерть, а плашмя, по лицу и по голове. И поднялась паника, а там еще кругом стояли женщины, и они ужасно закричали и заплакали, тогда я проскочил под вагон и убежал. Да, и еще, когда всех начали бить, возле меня стоял один грузчик, и он вдруг страшно закричал и ударил того, коротенького, по морде, и он упал, а я сам видел, как они его зарубили.

– Боже мой, – вдруг вскрикнула Марья Андреевна, – ведь ребенок был на волосок от смерти!

Она обхватила Колю за плечи и, прижав к себе, начала целовать в щеки, а он вырывался и сурово говорил:

– Да оставь ты эти глупые нежности!

– Чего ради вас понесло на улицу? – спросил доктор.

– Просто вышли погулять!

В комнате-кладовой Коля рассказывал секретные подробности Верхотурскому и Москвину.

– Да скажи мне, пожалуйста, куда он хотел идти? – спрашивал Верхотурский.

– К машиностроительному заводу, в рабочие кварталы.

Верхотурский ударил себя обеими руками по ляжкам:

– Вот уж действительно совершенный ребенок! Что же, он хотел в рабочих кварталах стать на углу кварталов и останавливать прохожих: «Простите, вы случайно не член подпольного комитета?» Он тебе не говорил, что собирался делать в кварталах?

– Пойду искать, – решительно сказал Москвин.

– Что?! – гаркнул Верхотурский. – Хватит того, что один уже провалился возмутительно, по-дурацки; не терплю этого картонного героизма, не сообразного ни с какой целью.

– Может, и несообразный, – сказал Москвин, – а я Фактаровича так не оставлю.

– О господи! – вздохнул Верхотурский и принялся убеждать Москвина.

Почти до утра по коридору раздавалось топанье Полининых босых ног, – разволновавшаяся Марья Андреевна принимала лекарства и пила чай. Но Москвин не вышел в коридор, он сидел на кровати, держась руками за голову, и тихо вопрошал:

– Эй, Фактарович, дружба, что же это?

Верхотурский лежал молча, и не было известно, спал

он или думал, глядя в темноту.

VII

Это был тяжелый день. Утром доктор ссорился с женой. Из спальни были слышны их злые голоса.

– Ты превратила наш дом в конспиративную квартиру, – говорил доктор. – Теперь этот человек на допросе укажет, что скрывался у нас, потом найдут этих двоих… Ты понимаешь, что это все значит?

– Это не твое дело, – отвечала Марья Андреевна, – я буду отвечать за все, а не ты.

– Ты нас погубишь, сумасбродка!

– Не смей учить меня! – крикнула Марья Андреевна. – Ни один человек не посмеет сказать, что я ему отказала в помощи, слышишь ты или нет?

Москвин, сидя в столовой, слышал этот разговор. Он ушел на кухню.

– Эх, дурак, не знаешь ты, что такое Фактарович, – бормотал он и ругал доктора.