Нескончаемая Лениниана. Сказки-малютки

Проснулся он утром и видит: серость кругом, скудость. Тараканы бегают. «Наверное, и клопы есть, – подумал Санька. – Всё как у меня. А вот огуречного рассола у Ильича точно не будет. Не такой он человек, чтобы огуречный рассол держать». Саньке позарез опохмелиться нужно, но ведь у Ильича и водки не будет. Тогда, может, хоть пива ящик-другой найдётся? Не может быть, чтобы Ильич даже пива не пил.

Санька кинулся было на кухню и обомлел: не было у Ильича никакой кухни. Он в одной комнатке жил, а в углу примус стоял старенький. Понял тут Санька, что дал он маху. Сел он на стул и заплакал. А стул под ним треснул и развалился. Он давно неисправный был: у Ильича не было денег его починить.

И зажил Санька как Ленин.

Сам виноват.

Самозванец

Случилось, что Ильичу нужно было что-то купить, а денег у него при себе было мало. «Ничего, – подумал он. – Возьму взаймы. Ведь меня знают».

Он выложил все деньги, какие при нём были, на прилавок.

– Остальные потом, – сказал он.

Продавщица сосчитала и сказала:

– У вас, гражданин, не хватает.

– Я и говорю: отдам потом, – удивился Ильич. – Я – Ленин.

Позвали директоршу. Директорша заколебалась.

– А сколько ты получаешь? – спросила она. Она почему-то не поверила, что перед ней Ленин, а то бы сказала «вы». Ильич получал мало, ему было стыдно в этом признаться, и он сказал:

– Тысячу рублей.

И покраснел, потому что не умел лгать.

– Ха-ха! – рассмеялась директорша. – Так много Ленин не получает. Нет, ты не Ленин. Сейчас узнаем, кто ты такой.

Позвали милиционера.

– Вот, – сказала директорша, – выдаёт себя за Ленина, а сам получает тысячу рублей.

– Хе-хе, так много? – удивился милиционер. – Нет, брат, тогда ты не Ленин. Ты самозванец. Ленин получает даже меньше милиционера, так, рублей двадцать пять.

– Ну, не тысячу… Девятьсот, – сказал Ильич и опять покраснел, потому что опять пришлось лгать.

– И девятьсот много.

– Восемьсот.

– Пройдём-ка, товарищ, в каталажку. Посидишь там с ворами и бандитами, глядишь и вспомнишь, сколько ты получаешь.

Ильич шёл за милиционером и думал: нет, нельзя допустить, чтобы меня в каталажку посадили к ворам и бандитам. Надо сказать правду.

– Ладно, шут с тобой, – сказал он. – Тебя как зовут-то? Костя? Шут с тобой, Костя. Получаю пятнадцать рублей.

– Вот теперь, товарищ, я верю, что вы Ленин.

Милиционер Костя как-то подтянулся, преобразился и, взяв под козырёк, рявкнул:

– Владимир Ильич, вы свободны! Идите по вашим делам и не держите на меня зла! Ошибка вышла.

И Ильич пошёл своей дорогой, а милиционер Костя своей.

Неизвестный доброжелатель

Фиалка – цветок весенний. Особенно много фиалок в апреле. Летом их почти не бывает, а зимой тем более.

…Однажды зимой Владимиру Ильичу поднесли корзиночку фиалок. Надо было видеть, как он обрадовался! Кругом голод, тиф, разруха, а тут фиалки – нежный, ароматный дар весны.

Владимир Ильич подошёл к карте и задумался: откуда такой подарок? Из Африки? Но там он никого не знает. Из Австралии? Но и там он никого не знает. Ах да, фиалки могли прислать докеры из Чили! Но и докеров в Чили он не знает. Да и есть ли они?

Тут взгляд его упал на записку в букетике. Он развернул её, ещё не зная, на каком она языке. Записка была на русском языке:

«Вот видишь, Ленин, для нас ничего невозможного нет. Держись нэпманов!

С нами не пропадёшь!

Нэпманы».

Прочитав записку, Ильич в возбуждении заходил по комнате. Затем потребовал карандаш и на оборотной стороне написал:

«От классового врага подарков не принимаю. Фиалки выбросил в мусорное ведро.

Ленин».

Записку он велел отнести с нарочным к тем, от кого пришли фиалки. Фиалкам же обрезал ножничками корешки и поставил их в вазу с водой, а вазу установил на самом видном месте. Потом заложил руки за спину, словно в пьесе у Погодина, отошёл к окну и задумался.

Все-таки приятно, что тебя любят даже твои классовые враги.

Личный пример

На именины Ильичу подарили ослика. Осёл быстро привык к нему. Завидя его, он уже издали кричал: «Их-ах, их-ах», что по-ослиному значит «здравствуй». А Ильич никогда не забывал ответить. Это было либо «здравствуй, здравствуй, дурашка», либо – если Ильич был занят – «пошёл, пошёл, не до тебя». И осёл отходил и не обижался: понимал, что вождь занят.

И всё было хорошо, пока большевики не задумали на том осле работать. Хотели на нём листовки развозить или на сходки ездить – куда там! Осёл их и близко не подпускал.

Большевики стали думать, что с ним делать.

– Отдать его на колбасу, – говорили одни.

Другие знали, как Ильич привязался к ослу:

– Ильич не может без осла. Если отдадим его на колбасу, беда будет.

Так они спорили, а осёл жил себе и не работал.