Несогласный Теодор

– Служили в армии?

Мне пришлось признать, что не служил; это не сходилось с моими документами, которые я купил, чтобы попасть в школу ускоренного обучения, и согласно которым я был на три года старше, чем в реальности.

– Почему?

Я только пожал плечами. Он не задерживался, пошел дальше, в том же темпе. Вопрос, вопрос, вопрос.

– Сколько республик в Советском Союзе?

– Пятнадцать.

– Что такое “Шестнадцатая республика”?

– Нет “Шестнадцатой республики”.

– Я не это спросил. Я спросил: что такое “Шестнадцатая республика”?

Я сказал, что это выражение, принятое польским подпольем и означающее, что Польша теряет независимость и в реальности становится частью СССР. Он кивнул.

– Что такое колхоз?

Я процитировал определение из советского законодательства, которое изучал в Самарканде.

– А что такое кибуц?

Я чуть слетел со своего стула от удивления. Вот образованный черт! И ответил шуткой:

– Это палестинское издание колхоза.

Мы оба улыбнулись.

– Ну что ж. Какую отметку вы бы сами себе поставили? Или по-другому спрошу: чем вы собираетесь заниматься после матуры?

Ждал, конечно, ответа: пойду на такой-то факультет. А я ответил по-другому:

– Я уезжаю из Польши через две недели.

– Куда собираетесь?

– В конечном итоге – в Палестину.

– Так что же, вы – еврейский националист?

– Да, я еврейский националист.

И вдруг улыбка с него слетела.

– А как это соотносится с лояльностью по отношению к народной республике?

– Еврейский националист может быть лояльным гражданином народной республики.

– Спасибо.

– Спасибо.

Я вышел, меня окружили мои товарищи по классу.

– Что происходит? Тебя он держал куда дольше, чем любого из нас.

– Я, кажется, срезался, я сказал им, что я еврейский националист.

– Ты что, с ума сошел? Ты с кем играешь? Ты знаешь, что это значит? Понимаешь, что он с тобой сделает?

– Что сделает, то сделает.

После мы выстроились в ряд перед экзаменационным комитетом, и нам начали зачитывать результаты. Я был последним: в польской транскрипции Зайдшнур начинается с Z. Результаты: сдал. Отлично. Времена, конечно, были еще диетические, эпоха Гомулки.

Несколько человек срезалось, но успешно сдавшие экзамен отправились выпить вместе в ближайший ресторанчик. Собрали все деньги, которые у нас нашлись в карманах, купили себе бутылку водки и бутылку вина. Потому что по законам польского скаутского движения запрещалось пить водку. А я и еще трое одноклассников были скаутами. Вдруг появился хозяин заведения (у заведений были еще хозяева, а не правительство) с огромным подносом сэндвичей. Мы закричали на него: “Нет-нет, мы не заказывали”. Потому что денег уже совсем не осталось. На что он улыбнулся широкой улыбкой: “Это от заведения. Панове после матуры?”

И мы начали пировать. Первый тост произнесли за счастливую жизнь всем нам и за лучшее будущее. Выпили. И тогда я встал и сказал:

– Я уезжаю из Польши через две недели. Вы знаете, куда я еду, вы знаете, зачем я еду. Об этом мы не раз говорили на переменах. Вы все будете обмениваться адресами, чтоб навсегда осталась связь. Я не смогу дать вам мой адрес, потому что не знаю, где буду жить. Могу только пожелать вам всего наилучшего.

В ответ поднялся один из моих одноклассников, теперь уже бывших. Его звали Збышек, лицо до сих пор помню. И сказал:

– Я антисемит. Вы все знаете. И ты, Теодор, конечно, знаешь. Но я хочу сказать, что я перестану быть антисемитом, если встречу еще таких евреев, как Теодор. За вашу и нашу вольность.

Я помню, что тогда расчувствовался. Я рос в мире, в котором плохие отношения между евреями и поляками были частью жизни. Считалось нормальным, что евреи не жалуют поляков, а любой поляк не любит евреев, хотя на самом деле это было не так: мама часто вспоминала, что один из виленских профессоров, поляк, дворянин, протестовал против системы, согласно которой еврейские студенты должны были стоять в то время, как поляки садились. Профессор тоже перестал садиться и изо дня в день читал свои лекции стоя. Позже он спрятал у себя в имении несколько семейств еврейских и спас их этим. Так что было и это, и это. Но большинство, по-видимому, действительно не любили евреев, не зная их. И напряжение было взаимным.

Я же во время пребывания в Польше научился уважать поляков очень. Да, когда два народа живут в одном и том же месте, нет нужды во взаимной любви. Но уважение нужно, и уважения – хватит. Я уважал поляков за укорененную демократию, за то, что их шляхта избирала своего короля во времена, когда в Европе ничего подобного не было. И я научился их любви к свободе, готовности подставить глотку под нож, если надо защитить патриотические принципы.