Несостоятельность освободительных движений

Абросимов не стал поворачиваться к старику и, конечно, не ответил ему. Так нужно себя вести, и со всем разбираться внутри себя. Почему ему удаётся видеть тоже самое? Приняв только начало вопроса, Абросимов потерял его, не успев охватить полностью. И всё же он чётко различил коротко существовавшее в нём возмущение тем, что этот безумный престарелый раб галлюцинирует в том же направлении, что и он. Это понимание ещё долго не отпускало.

На острове работы было немного, и потому заключение продолжалось. Он день и ночь валялся под мокрой стенкой и вставал только для поедания рыбьих голов и хорды, сбрасываемых один-два раза ежедневно, и чтобы выпить водки, подаренной Сергею Арсентьевичу. Мысленный бег немного замедлился, и что-то удавалось удержать в голове на срок, почти достаточный для обдумывания. Сейчас Абросимов даже сумел сделать вывод о том, что процесс восстановления паритета между интеллектуальной способностью и условиями для её успешного использования начался около эпизода с разглядыванием почудившихся лиц.

Сначала Абросимова заинтересовали самые простые упражнения с покоряющимися мозгами – приятные воспоминания, но скоро он наткнулся на алгоритм, позволяющий представить дальше ожидавшие его обстоятельства. В то же время выяснилось, что возможность отдельного принятия решения о действии за некоторый срок до его выполнения очевидна, в отличие от ранее существовавшего представления о непременном условии их совместного осуществления. Это умение позволило планировать, и Абросимов впервые за последние годы составил план и дождался ночи.

Используя шнур, привязанный не только к ведру с испражнениями рабов, живущих в яме, но и к ивовому кусту в нескольких метрах от неё, Абросимов забрался наверх и, протиснувшись под корявой и здесь только декоративной решёткой, поднялся с четверенек и, согнувшись, пошёл к северному берегу острова. Это была промысловая ночь, и мыс, который из-за чьей-то дезориентированной аллюзии назывался мысом Горн, был пуст. Абросимов сошёл в воду, распрямляясь по мере погружения, и, потеряв дно, поплыл.

Возвращавшемуся владению головой Абросимов радовался как таковому, просто как диверсифицирующей времяпрепровождение опции. Ещё он заметил, что умеет ориентироваться по звёздному небу и двигаться на север, от острова к острову, переплывая глубокие участки и проходя по мелководью вброд. Пройдя к северной части каждого острова, Абросимов выбирал самую его полярную точку и ложился отдохнуть, но лишь на несколько минут. С каждого нового мыса Горн, как он взялся их называть, посмеиваясь над перевернутой в системе воображаемых линз картой Южной Америки, Абросимов сходил, всё также осторожно разгибаясь.

Абросимову повезло: не встретив ни одного прожектора совместных патрулей, пересечение с которыми могло закончиться и похуже чем с любым из водомётов Бадмаева или Тагирова, к утру, он выбрался на берег материка. Он мог заметить это и раньше, но в этой части Каспия вода в значительной степени опреснена потоками Волжской дельты, а на появившиеся кусты сусака, частухи и стрелолиста, корневищами которых он, не сбавляя шага, подкреплялся, Абросимов обратил внимание только как на еду. Перехватив жвачки, входил в рукава и ерики и переплывал их.