Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени

В конце сентября князь Пожарский направил полякам письменное предложение о сдаче, сообщив, что помощь не придет: «Королю теперь нужно думать о себе, — он рад будет, если его избавят от турок… Ваши головы и жизнь будут сохранены вам. Я возьму это на свою душу и упрошу согласиться на это всех ратных людей. Которые из вас пожелают возвратиться в свою землю, тех пустят без всякой зацепки, а которые пожелают служить Московскому государю, тех мы пожалуем по достоинству. Если некоторые из вас от голоду не в состоянии будут идти, а ехать им не на чем, то, когда вы выйдете из крепости, мы вышлем подводы». Надежды поляков на столкновение ополчения с казаками Трубецкого были беспочвенны: «Если бы даже у нас и была рознь с казаками, то и против них у нас есть силы и они достаточны, чтобы нам стать против них».

Ответ осажденных был проникнут высокомерием и полон оскорблений. Поляки называли Пожарского и его воинов бунтовщиками, забывшими о том, что они целовали крест царю Владиславу, утверждения о печальном положении польского государства считали ложью и насмехались над неумением ополченцев — людей мирных профессий — сражаться в открытом бою. «Мужеством вы подобны ослу или байбаку, который, не имея никакой защиты, принужден держаться норы, — писали осажденные. — Ваше мужество, как это мы хорошо знаем и видим, сказывается в вас только в оврагах и в лесу; ведь мы хорошо видели собственными глазами, как страшен был вам гетман Великого княжества Литовского с малою горстью людей. Мы не умрем с голоду, дожидаясь счастливого прибытия нашего государя — короля с сыном, светлейшим Владиславом, а счастливо дождавшись его, с верными его подданными, которые честно сохранили ему верность, утвержденную присягой, возложим на голову царя Владислава венец… Ложью вы ничего не возьмете и не выманите. Мы не закрываем от вас стен; добывайте их, если они вам нужны, а напрасно царской земли шпынями и блинниками не пустошите; лучше ты, Пожарский, отпусти к сохам своих людей. Пусть хлоп по-прежнему возделывает землю, поп пусть знает церковь, Кузьмы пусть занимаются своей торговлей, — царству тогда лучше будет, нежели при твоем управлении, которое ты направляешь к последней гибели царства».

Однако уже спустя месяц после этого дерзкого ответа осажденные направили к гетману Литовскому двух послов с просьбой немедленно, в течение недели, прийти на помощь, иначе Москва падет. Гордые польские рыцари, кичившиеся перед русскими своим благородством и верностью долгу, клявшиеся, что готовы умереть за короля, в борьбе за жизнь превратились в зверей. Страшный голод пришел рука об руку с морозом и снегом, под которым исчезла жухлая трава, которой питались люди. В нетопленых и темных кремлевских палатах, наполненных бесценными сокровищами, бродили скелеты с вывалившимися от цинги зубами, покрытые лохмотьями легкой одежды, с ногами, обмотанными суконными тряпками, которые заменяли съеденную кожаную обувь. Их глаза горели безумием, а иссохшие руки хватали саблю при каждом шорохе: в любой темной нише мог таиться такой же призрак, вышедший на охоту за человеком. Давно пустовала страшная пыточная башня с узкими лавками вдоль стен и крюками, косами и пиками, воткнутыми в пол. Уснувший узник, неловко повернувшись на своем ложе, падал на пол и оказывался пронзен этим страшным железом. Но несчастных избавили от долгих мук, съев уже в первые дни голода.