Несовершенное

– Придумаю что-нибудь. Вообще-то, моя комната, наверно, не сгорела. У меня деньги и документы остались. Правда, пожарные там все равно побывали – возможно, я действительно остался у разбитого корыта.

– Ты совсем никому не веришь?

– Ну почему же. Фимке верю. Она если и попробует обмануть, все равно не сможет.

– А мне?

– Что тебе?

– Мне тоже не веришь?

– Конечно, нет. Спрашиваешь еще.

– Я тебя когда-нибудь обманула?

Самсонов даже опешил от жениной наглости:

– Скажешь, не обманывала? Весь город все знает о твоей честности.

– Но я тебя не обманывала. Ты сам меня предал, и Фимку тоже.

– Вот уж Серафиму я точно не бросал и не предавал.

– Серьезно? Даже когда спутался со своими бабами?

– Я тебе уже объяснял: они не имеют ни к тебе, ни тем более к Фимке ни малейшего отношения. Я не собирался от вас уходить.

Самсонов был способен долго и со всеми подробностями описывать жене свои чувства и надежды. Хотел рассказать о желании видеть ее по утрам заспанной и непричесанной, даже с отпечатком подушки на щеке. Мир становится таким маленьким и теплым, когда твоя жена просыпается летним утром у тебя на глазах. Когда лучи первого света проходят сквозь шторы и осеняют ее лицо, превращают ее растрепанные длинные волосы в одеяние развратной языческой богини. Самсонов многое хотел сказать, но промолчал, ведь поблизости толклись люди, которых все это никоим образом не касалось, а в левом его ухе настырно звенел несуществующий комар и мешал слушать голос стоящей перед ним женщины.

– Больше ничего не хочешь мне сказать? – очень вовремя спросила Лиза.

– Хочу, – смиренно ответил журналист. – Но не здесь и не сейчас.

– На нет и суда нет, – вынесла свой приговор суровая жена, задержала взгляд на бывшем муже, развернулась и вышла на улицу, хлопнув дверью. Стук ее каблучков еще долго отдавался в суетных мыслях Самсонова, как тиканье часов в камере смертника навсегда остается в памяти приговоренного к новой жизни. Наверное, после казни насильно переселенный в иной мир человек еще долго слышит и даже видит этот медленный мерный стрекот, беспомощно пытаясь постичь его высший смысл. Но особого, личного, смысла нет – просто время течет, никогда не останавливаясь и не поворачивая вспять.

Эпилог

Пустая электричка двигалась в темноте, воруя у новогодней ночи пространство светом своего прожектора. Самсонов сидел в ней, как в карете, но вместо деревни, глуши или Саратова ехал в Москву, где его никто не ждал. Он понятия не имел, сколько народа намерено встретить праздник таким же нелепым образом, но в его вагоне, рядом с ним, сидела только веселая беззаботная проститутка и рассказывала ему историю своей короткой жизни. "Может получиться неплохой роман", – думал время от времени журналист, за всю жизнь не сотворивший ни единого рассказа. Проститутка честно пыталась осчастливить своим присутствием несведущих провинциальных родителей, но не дождалась рокового часа и среди ночи кинулась назад, к прожигающим жизнь подружкам.

– Хоть бы чокнулась разок с родителями, а потом бы и сорвалась, – укорил собеседницу Николай Игоревич.

– На чем бы я потом сорвалась? – резонно отвечала девица. – На ковре-самолете? Кто бы меня довез в новогоднюю ночь?

– Пожалуй, никто. Ну и осталась бы до утра.

– Вот еще! Совсем невмоготу стало. Просто даже страшно. Показалось – если сейчас останусь, то всю оставшуюся жизнь там и проторчу.

– Это так страшно?

– А то весело?

– Родители все же.

– Вот именно! От одного слова скучно становится. Девки там сейчас оттягиваются по полной, а тут такая жесть! Знаешь, у меня здесь сосед есть, смешной такой. Его даже зовут смешно: Саша Колокольцев. Учится где-то, вроде в Москве. Мне тут летом надоело, что он при каждой встрече мне в вырез заглядывает, но ничего не говорит, а только облизывается. Короче, пришлось его почти изнасиловать, так он заплакал, представляешь? Вот моя деревня, вот мой дом родной!

– В каком смысле заплакал?

– Да в самом прямом! Отвернулся к стенке и заплакал, даже трусы забыл натянуть.

– Ужас какой.

– Вот и я говорю. А ты спрашиваешь, чего я среди ночи в Москву сорвалась. Вот только подумала, куда попала на праздник, так сразу и сорвалась. Чего тут непонятного?

Самсонов все понимал, но думал о другом. Как в старой советской песне, он вспомнил то, чего с ним никогда не случалось. Под раскаленным добела небом на горячей земле стоит запыленный БТР, рядом с ним в короткой тени сидят солдаты. Все одинаковые, на почерневших лицах поблескивают только зубы и белки глаз. Они смеются, разговаривают, машинально поглаживают лежащие на коленях автоматы и ничего не знают о своем будущем. Они даже "Мастера и Маргариту" не читали, не только Библию, но все равно не планируют свою жизнь даже на час вперед. Они на войне, поэтому свято верят в собственное бессмертие.

Горячий, будто из печки, ветер вздымает пыль и несет ее по земле в волшебную страну, которой нет и никогда не было. Все ее жители молоды и счастливы, не знают о жизни ничего грустного и страшного, читают стихи великих поэтов, плачут от восторга и поют под гитару песни у туристских костров.