Несовременные записки. Том 3

* * *

Она не хочет быть похожей на отца.Не любит белый цвет и поздние беседы,Не носит свитера, в чертах Её лица —Он не осуществлён. Так тёмные предметыНе смотрятся во тьме. Она не хочет быть(Она ему во всём противоречит)Похожей на отца. Она могла б убить,А после приносить цветы и ставить свечиЗа упокой души. Она его терпетьНе в силах. И письмо ему напишет вряд ли…Но стыдно и смешно в 17 лет реветь,Когда всё, кажется, в немыслимом порядке,Когда его уход уже давно забытНаивной женщиной, что спит в соседней спальне…Она живёт? Он мёртв и смертью сытв своей горизонтали вертикальной?..

* * *

Устав от зноя и весенней пыли,Забыв о школьном бесконтактном сексе,Я помню, Пушкин, мы тебя дрочилиВ вонючем классе. А в скрипучем кресле

Сидел директор и зверел от страстиК моей соседке — будучи женатым!И из его любвеобильной пастиСлюна стекала. Задние же партыРубились в карты и делили деньги,Разглядывали модные журналы…И гений-Пушкин безобидной теньюСновал по классу… Школа миновала.Моя соседка вышла за актера,Он сделал ей двоих и испарился.Директор бросил долбанную школу,Потом развелся и опять женился,Но на другой. Теперь он — новый русскийСо знанием литературных жанров…А жизнь течёт — то широко, то узко,Вонзаясь в берега змеиным жалом.Касательно А. С. и КапитанскойНевинной Дочки — завершилась пьеса:Она невинна, Пушкин — на гражданской,а я, само собой, люблю Дантеса…

* * *

Машина, дом, жена и глупая дворняжка,

Которая меня встречает у дверейИ тапки подаёт, и так издыхает тяжко,Как будто чует суть запутанных вещей.Что не понятна мне. А ты, скуля от страсти,Забыв сказать «привет» и предложить вина,Впечатываешь в дверь, в обои серой масти,В постельное бельё меня. Твоя женаНе знает ничего и не предполагает,Как замирает вдруг ослабшая рука…И у её трюмо другая поправляетРастрёпанную прядь у правого виска.

* * *

Не дар богов и не земной пожар —Так отразилось небо (как икона,Упавшая во взгляд?). А ты, Икар,Хотел его коснуться? Но законы —В руках у гравитации: тебяЗемля не отпустила, дозволяяУпасть на луг, в истому сентября,Иль что там было на дворе — не знаю…И ты лежал, как благородный гость.И видел сквозь прикрытые ресницы —

Какое безрассудство! — дикий дождьИ радугу, взлетевшую, как птица.

* * *

Начинаю с того, что ищу подходящий мотив,Напеваемый тихо, пока утепляются окна,Протыкаясь ножом для бифштекса. И, ноги скрестив,Я сижу на окне. А кругом — дождевые волокнаЗаплетаются в косы, вонзаются в крышки зонтов,Раздевают деревья (так женщин порой раздеваютПосле долгой разлуки) и шепчут на сто голосовО прибытии осени. Я, наконец, выбираюИз бесчисленных песен особенно грустную песнь,Нарезаю бумагу, чихая от тряпок и ваты,И вонзаюсь ножом в пустоту, как в чужую болезнь,Как в свою лихорадку. А в комнате, прямо на парте,Где-то между печатной машинкой и рваным носкомНа страницах формата А5 притаилось дыханьеНенаписанных текстов, оставленных мной на потом,То есть на никогда, то есть на «не достойно вниманья»,Захороненных вместе с закатом вчерашнего дняИ рябиновой тенью, наполненной бесом бессонниц,Где всё лето висела на ветке тугая петля

И шуршала, качая детей, воробьев и любовниц…

* * *

                                                              МамеИ было это так: твои разжались руки,И поезд — сердцу в такт. Перрон журчал ночной,И кто-то поправлял сползающие брюки,И пах сырой вокзал вещами и мочой.Буфетчица мужчин обслуживала бойко,Беляш съедобен был не больше, чем гнильё,И бомж уставший спал на мраморе у стойки,Под голову сложив имущество своё.Уборщица мела обёртки и огрызкиИ всю мирскую пыль сметала на совок,И плакал аферист, уткнувшись даме в сиськи,И кто-то доедал испорченный пирог.Таксист ловил момент, купюры и монетыИ всю дорогу ныл про то, как плохо жить.Магнитофон жевал дешёвые кассеты,Их автор размышлял над тем, что нужно пить.В подъезде полумрак играл на коже окон,Соседский кот орал и скрёб чужой порог,И месяц расцветал, хотя вчера подохнул,И шёл в депо трамвай отсиживать свой срок…