Несравненная

В пойме Быструги, там, где река делала крутой загиб по своему руслу, устроена была запань из толстых бревен, приколоченных Друг к другу железными скобами. Бревна тянулись едва ли не до середины реки, образовывая рукодельный залив, в который загоняли плоты, сплавляемые с верховий. Запань здесь устроили, когда началось строительство станции Круглой, напрямую от берега до нее самый короткий путь. Плоты, заведенные в запань, разбирали, бревна вытаскивали из воды на берег, давали им время обсохнуть, а затем уже доставляли на строительство.

Вот сюда и подогнал коляску молчаливый возница, не сказавший за всю дорогу ни одного слова. Осадил жеребчика перед невысоким рубленым домиком, где была маленькая конторка, и жили сторожа, спрыгнул на землю, разминая ноги, и лишь после этого неторопливо обернулся в Алпатову:

— Слезай, приехали.

Алпатов, не шелохнувшись, продолжал сидеть в коляске, сжимая ручку чемоданчика с такой силой, что побелели пальцы. Теперь никаких сомнений быть не могло, разом появились ответы, и вопросы, которые мучили Алпатова всю дорогу, отвалились сами собой.

Из сторожки, весело переговариваясь, вышли два инженера в форменных кителях, в фуражках с кокардами и направились прямиком к коляске. «Вот уж точно — по мою душу! Господи, сохрани и оборони!» — Алпатов хотел даже перекреститься, но в последний момент придержал руку, потому что инженеры подошли совсем близко и громко поздоровались, в один голос:

— Добрый день, Арсений Кондратьевич!

У Алпатова горло пересохло, и он лишь молча кивнул, испуганно разглядывая стоявших перед ним инженеров. Молодые еще, на обличие разные: один — красавец, хоть на стенку прибивай вместо картины, другой — неказистый, рыжеватый, худенький, в очечках. Но было у них и общее — веселая, даже насмешливая уверенность, которая сквозила и в лицах, и в глазах.

— Давайте знакомиться, Арсений Кондратьевич! Разрешите представиться — инженер Свидерский, Леонид Максимович, — красавец по-военному щелкнул каблуками, пальцем показал на своего товарища и добавил: — А это инженер Багаев Леонтий Иванович. Будем у вас лес принимать, плоты уже подходят, с минуты на минуту здесь будут. А мы пока бумаги посмотрим. Прошу.

И радушно, широким жестом показал на низкую дверь рубленого домика, словно приглашал войти в роскошные хоромы. Алпатов, медленно переставляя негнущиеся ноги, пошел.

В маленькой, тесной комнатушке, где приходилось нагибать голову, чтобы не стукнуться о низкий дощатый потолок, стояли два грубо сколоченных стола, на которых лежали счеты, толстые амбарные книги и стояли стаканы с в железных подстаканниках с недопитым чаем. В углу, на табуретке, по-царски красовался большущий медный самовар с медалями, давно не чищенный и темный. В небольшое оконце ломилось солнце, но стекла тоже давно не видели воды и тряпки, поэтому в комнатушке, особенно по углам, висел полумрак.

Вся эта неказистая обстановка Алпатову была знакома. Бывал, бывал он здесь, и не один раз. Лучше бы не бывать...

— Присаживайтесь, Арсений Кондратьевич, — Свидерский подвинул к столу свободную табуретку, сам уселся напротив, на длинную скамейку. Багаев остался стоять возле двери, прислонившись тощим плечом к косяку.

Алпатов прокашлялся, прочищая горло, сипло сказал:

— А бумаги у меня дома остались, я же не знал, я...

— Не беспокойтесь, — перебил его Багаев и сложил на груди тоненькие ручки, словно приготовился к долгому и тягомотному разговору, — бумаги у нас есть. Покажи, Леонид Максимович...

Свидерский с готовностью раскрыл одну из амбарных книг, вытащил бумаги и стал их медленно перелистывать, читая по слогам словно нерадивый ученик младших классов:

— Договор подряда по доставке леса строевого... Я, нижеподписавшийся, Алпатов Арсений Кондратьевич обязуюсь... В случае неисполнения...

— Как?! Как?! Как вам мои бумаги попали?! — Алпатов вскочил с табуретки, потянулся через стол рукой, но Свидерский ловко захлопнул амбарную книгу и закрыл бумаги.

— Да вы не удивляйтесь, Арсений Кондратьевич, нам их зайчик принес, — подал насмешливый голос от двери Багаев.

— Какой зайчик?! — не в силах уже больше сдерживаться, Алпатов закричал, брызжа слюной.

— Хороший зайчик, пушистый такой, серенький, — по-прежнему насмешливо продолжил Багаев, — а вот орать здесь совсем не нужно. Мы с вами вполне уважительно разговариваем. И рассчитываем на взаимную вежливость.

— Да пошел ты к черту со своей вежливостью! — Алпатов схватил стакан с недопитым чаем, жадно выхлебал и со стуком поставил на стол. «Вот сволочь каторжная! — думал он в отчаянии, прекрасно понимая, что угодил в хитрый капкан, вырваться из которого почти невозможно, — и когда он только успел разнюхать, когда нашел?!»

В том, что бумаги у него своровал Филипп Травкин, он даже не сомневался. Как не сомневался и в том, что из-за своей пугливости, согласившись неизвестно куда ехать, и вот, приехавший, угодил в самую что ни на есть поганую историю.