Они правда далеко живут, особенно для меня. До вокзала, на электричке, потом пешком, потом на трамвае. Серый блочный железнодорожный район.
Иду вдоль разрытой земли под эстакадой. Мимо пятиэтажек. На нижних этажах решетки в виде лир. Люди всё больше закрытые: низко надвинутая кепка, наушники, высокий ворот. Для полноты ощущения – мелкий дождь, серое небо.
Темно-темно.
Широкий двор между стенами высоток, качели. Бетонные ступеньки, домофон. Поднимаюсь на 12-й этаж.
Она уже не кажется такой усталой, как по телефону. Шутит, улыбается мне.
Заглядывает в комнату:
– Посмотри, кто пришёл?
Совершенно пустая комната.
То есть сначала кажется, что пустая. Диван, покрытый клеёнкой. Пианино.
– У нас темно, потому что все лампочки он разбил. А стёк ла небьющиеся.
Он бегает по кругу, иногда для интереса высоко поднимая колени, останавливается и скачет на месте.
– Это Антон!
– Нет, Антон не пришел, это Маша к тебе пришла. Помнишь Машу?
– Помнишь Машу. Это дядя Валера придёт.
– Посидишь с Машей, пока я на работу схожу? Посидишь, правда?
– Посидишь.
– А покажи Маше, как ты катаешься на слонике!
Он берёт плюшевого слоника и сжимает ногами. Бежит по комнате, щёлкая языком. Потом роняет.
– Лошадка упала.
– А радио, Маша, у нас всегда работает. На пианино можете поиграть.
Она показывает, чем заняться, какие таблетки дать.
– А на кухню мы всегда вместе ходим. Боюсь, что начнёт посуду бить. Если ляжет – он всегда днём ложится, – укрой его обязательно, хорошо?
Все двери в квартире закрываются на ключ.
– Ну, я пошла. Ты ведь посидишь с Машей?
– Ты осторожнее, а то в последнее время он совсем такой… Сегодня хотела вместе в магазин сходить, а он закричал, стал руку кусать. Боится, что опять повезут в больницу. Ну, всё. Если захочет лечь, укрой его одеялом.
Снаружи поворачивается ключ. И вдруг я остро ощущаю тревогу и одиночество узника запертой квартиры. Смотрю в окно. Высоко. Двор с качелями где-то далеко внизу.
– Мамочка придёт.
– Конечно, придёт, куда ж она денется, а пока давай вместе подождём. Посидим, поговорим. Помнишь, как ты в лагере про Емелю рассказывал?
– А, щука… Емеля…
– Жили-были дед да баба, и была у них курочка Ряба…
– Снесла курочка яичко. Мамочка придёт. Дядя Валера поезде придёт.
– А что за окном, давай посмотрим?
– Это дождик за окном. Мальчик плачет.
Он прекращает бег и садится на диван по-турецки. Я сижу на полу напротив. Он смотрит в упор и теребит уши. Время от времени он идёт на кухню (я за ним). Съедает ложку супа и возвращается. Бегает по кругу, по кругу, по кругу.
Он смотрит на меня с недоумением. Оживляется при виде мыльных пузырей («это мячики»), фонарика («свет включить») и самолётика, который я для него сделала из листка в клеточку («самолётик упал»). Предлагаю ему красную клетчатую сумку. Он берёт её в своё бесконечное путешествие по кругу («это портфель»).
– Мамочка придёт. Придёт твоя мамочка. Работы будет придёт.
Он говорит: «мальчиков найдём!» Это знак, что сейчас укусит свою руку На руке мозоль.
– Слушай, не надо, подожди ещё полчаса.
Ложится на клеёнку, я накрываю его одеялом. Отворачивается. Вижу – глаза открыты. Смотрит в стенку.
Лежит, смотрит в стенку, бегает по кругу в пустой комнате на 12-м этаже.
– И.Б., а сколько раз в неделю он к нам ходит?
– Один.
– А чаще нельзя?
– Не может она чаще возить – боится. И он боится.
– Но это не жизнь. Ему совсем плохо, я же видела. Может быть, волонтёров к ним посылать?
– Ты понимаешь, нет таких волонтёров, которые знают, как с ним нужно себя вести, чтобы не сорвать всё окончательно.
– Или самим ездить.
– Нет у меня времени самой ездить. Совсем нет.
…Вот видишь, когда-то с ним чуть ли не круглыми сутками возились: и гуляли, и туда, и сюда, на детские праздники… И что? Всё зря! Теперь он вырос, а выросший аутист никому не нужен.
Ещё И. Б. сказала: «Вчера на занятии я стала повторять всё, что он делал. Он на батут – я на батут, он что-то берёт – я беру, он ходит – я хожу, а он на меня внимательно так посмотрел и очень осмысленно сказал: «сим-мет-рично».
Через два года я стала заниматься с Гришей, приезжать раз в неделю к нему домой. Позже ко мне присоединилась специальный педагог Наташа, которая занималась с Гришей в другой день, а когда она уехала в Германию, её сменила Катя.
Думая о том, как нужно работать с Гришей, я решила, что главное – дать ему свободу выбора и самовыражения. Мне кажется, что у Гриши в душе спутанный клубок мыслей, желаний и чувств. От невозможности этот клубок распутать, выразить словами, возникают напряжение и страх.
Поэтому мы с Гришей используем самые разные, не только словесные, способы выражения себя. Например, рисование.
2. Волнистые туманы
Хочет рисовать. «Я хочу рисовать».
– Ладно, а чем будем рисовать?
– Фломастерами.
– Хорошо, неси фломастеры и бумагу. Гриша рисует.
– Я рисую. Я рисую.
Гриша рисует широкие разноцветные загогулины. Освобождает себе руку, как сказала бы художница и арт-терапевт Фридл Дикер-Брандейс. Никаких сюжетных рисунков. Круговые движения фломастера по бумаге. Как внести в его рисунки элементы сюжета? Гриша не любит, когда рисуют его рукой. Не