Она случайно обернулась и поймала его улыбку; на мгновение ее рука, гладившая лошадиную морду, повисла в воздухе. Что-то ей не понравилось в этой улыбке, а уж, кажется, в Джоне ей нравилось решительно все. Она воспринимала людей интуитивно, не задумываясь; для нее это свойство было столь же неотъемлемым, как голубые глаза и пять пальцев на руке. И отношения у нее складывались на основе первоначального ощущения. Хокстеттер ей не нравился — она тотчас почувствовала, что он смотрит на нее как на лабораторную пробирку. Как на объект исследования.
Но к Джону она привязалась сознательно — он столько для нее сделал, он такой добрый, к тому же он натерпелся из-за своего уродства… одного этого было достаточно, чтобы почувствовать в нем родственную душу и пожалеть. Разве она сама оказалась здесь не потому, что природа создала ее уродцем? И при всем при том Джон был из тех людей — вроде мистера Рочера, владельца закусочной в Нью — Йорке, который частенько играл в шахматы с ее отцом, — чья душа потемки. Старый Рочер всегда ходил со слуховым аппаратом, на руке у него была татуировка — голубоватый нечеткий номер. Однажды Чарли спросила отца, что это значит, и папа, взяв с нее слово, что она никогда не спросит об этом мистера Рочера, пообещал как-нибудь все объяснить. Но так и не объяснил. Пока они играли в шахматы, Чарли смотрела телевизор и жевала ломтики колбасы, которые приносил ей мистер Рочер.
Случайно подсмотренная улыбка Джона озадачила, даже обеспокоила ее, и впервые она задала себе вопрос: о чем он думает?
И тут же все вновь заслонило изумление перед этим четвероногим чудом.
— Джон, — спросила она, — что такое «Некромансер»?
— Ну, это что-то вроде волшебника, чародея.
— Волшебник… чародей… — повторила она с нежностью, словно пробуя слова на вкус. Ее рука гладила черную шелковистую морду Некромансера.
За ним пришли двое. Одного он видел на ферме Мэндерсов.
— Вставай, дружище, — сказал тот, чье лицо было ему знакомо. — Прогуляемся.
Энди глуповато улыбнулся, но внутри у него все оборвалось. Не к добру это. Что-то случилось. Иначе бы не прислали этих молодцов. Разоблачен? Скорее всего.
— А куда?
— Разберемся.
Его отконвоировали к лифту, но, поднявшись в бальный зал, повели не к выходу в сад, а в глубь особняка. Они миновали машбюро и вошли в небольшую приемную, где секретарша печатала на ИБМ какие-то бумаги.
— Вас ждут, — сказала она.
Они обогнули справа ее стол и, открыв дверь, очутились в скромном кабинете с эркером, из которого открывался вид на пруд сквозь ажурную крону ольхи. За старомодным бюро с откинутой крышкой сидел пожилой мужчина с выразительным умным лицом; щеки у него были кирпичного цвета, но скорее от солнца и ветра, подумал Энди, нежели от злоупотребления спиртным.
Он взглянул на Энди, потом кивнул двум сопровождающим.
— Благодарю вас. Вы можете подождать в приемной.
Те вышли.
Мужчина за столом пристально изучал Энди; ответом ему была глуповатая улыбка. Энди Богу молился, только бы не переиграть.
— Здравствуйте, — сказал он. — Кто вы?
— Меня зовут капитан Холлистер, Энди. Можете звать меня Кэп. Говорят, я заведую этой лавочкой.
— Рад познакомиться. — Энди постарался улыбнуться пошире. Одновременно возросло внутреннее напряжение.
— У меня для вас, Энди, печальная новость.
Умные глаза Кэпа следили за его мимикой, они были так хорошо замаскированы сетью симпатичных морщинок, что не сразу можно было распознать холодный и пытливый взгляд.
— Печальная?
— Да, — сказал Кэп и замолчал. Повисла невыносимая пауза.
Кэп принялся разглядывать свои руки, аккуратно сложенные на пресс — папье. Энди с трудом сдерживался, чтобы не вцепиться ему в глотку. Наконец Кэп поднял на него глаза.
— Доктор Пиншо мертв, Энди. Он покончил с собой прошлой ночью.
Энди не пришлось изображать изумление — у него отвисла челюсть. Сначала нахлынула волна облегчения, затем ужаса. И над всем этим, как вспышка молнии над взбаламученным морем, догадка — теперь все переменилось… но как? Как?
Кэп не сводил с него глаз.
Сотни вопросов. Нужно время, чтобы их обдумать, а времени нет. Решать надо с ходу.
— Вы удивлены? — спросил Кэп.
— Он был моим другом, — сказал Энди просто и удержался, чтобы не сказать больше. У человека, сидящего напротив, завидная выдержка, он готов протянуть любую паузу (