Несущий огонь

Я рассчитывал добраться до места назначения на третий день, но непогода нас задержала, и на третий вечер, в то время, когда, по моим прикидкам, нас ждала уже первая стычка, мы укрылись в устье реки Виир. На ее северном берегу стояло прекрасное каменное строение – до прихода данов это была церковь при аббатстве, и я помню тот день, когда свирепые воины Рагнара перерезали монахов, разграбили ризницу и спалили монастырь. Храм, будучи из камня, пережил пожар, хотя крыша обрушилась, оставив лишь закопченные стены да основание колокольни. Пока мы на веслах входили в устье, я заметил, что над церковью возвели новую крышу, и из дыры в ее скате курится дымок. Еще больше дыма приносил порывистый ветер от кучки домишек, обступивших старую церковь. Восемь рыбачьих лодок либо стояли, приткнувшись к берегу, либо были вытащены на галечный пляж, где тоже поднимался дым – от костров, на которых коптилась сельдь. Двое мальцов, чьей работой было отгонять чаек от подставок с рыбой, завидев нас, дали стрекача, но один из взрослых навешал им тумаков и заставил вернуться к делу, после чего остановился и стал ждать нас. Остальной народ наблюдал за нами, собравшись у хижин. Кресты на носах кораблей должны были убедить их, что мы не даны и не норманны, но тревоги это все равно не уймет. Я помахал им, но никто не ответил.

Затем, прямо перед тем, как солнце скрылось за западными холмами, от берега отошла лодчонка. Два человека гребли, третий сидел на корме. «Эдит» находилась ближе к берегу, и лодка направилась к нам. Я приказал всем язычникам спрятать молоты, а тем, у кого на лицах были чернильные наколки, притвориться спящими под банками. Я носил крест, но опасался, что меня узнают, поэтому забрался в тесное пространство под рулевой платформой на корме и накинул на голову капюшон, предоставив встречать гостей Свитуну – тот выказал себя в Дамноке парнем сообразительным. Я дал ему поносить золотую цепь и дорогой шерстяной плащ, отороченный мехом выдры.

– Мира Божьего этому кораблю! – окликнул нас пассажир лодки. Одет он был как священник, хотя я и сомневался, что Церковь рукоположила его. – Я поднимаюсь на борт! – сообщил он, когда лодка подошла к кораблю, и, не дожидаясь приглашения, перебрался через планширь «Эдит». Затем осведомился: – И кто вы, ради всего святого, такие?

Река Виир служила южной границей владений Иеремии, и всех местных попов тут наверняка назначает сам чокнутый епископ, утверждающий, будто его власть исходит непосредственно от пригвожденного Бога, а не из Контварабурга или из Рима. Этот священник был человеком низеньким, с вьющимися каштановыми волосами, с бородой, где цапле хватило бы места свить гнездо, и с широкой улыбкой, позволявшей видеть, что у него осталось только три зуба. Не дожидаясь ответа на заданный им самим вопрос, он сразу перешел к требованию платы.

– Если остаетесь тут до рассвета, то платите пошлину! Простите, но то не наша придумка, так Бог заповедал.

Говорил поп на датском, и Свитун, немного разумеющий язык, сделал вид, что не понял.

– Тебе чего нужно? – спросил он по-английски, говоря очень медленно и чересчур громко.

– Деньги! Монеты! Серебро! – Священник задвигал грязными пальцами, изображая, как будто отсчитывает на ладонь монеты.

– Сколько? – осведомился Свитун, по-прежнему очень разборчиво.

– Ты не сказал, кто вы такие! – возмутился священник, а я, сидя в своем укрытии, перевел его слова.

– Размер платы зависит от ответа? – поинтересовался Свитун.

Я снова предложил свой перевод.

Поп ухмыльнулся:

– Ну еще бы! Если ты нищеброд, вылезший из какого-нибудь засиженного мухами речного болота в Восточной Англии с грузом собачьего дерьма и гусиного помета, плата будет меньше. А если чертов западный сакс, затарившийся франкскими кольчугами и нейстрийским вином, – больше! Вы западные саксы?

– Он – да, – заявил я. – А ты кто такой?

– Я отец Ингвильд, и твой лорд должен мне по шиллингу за корабль. Три шиллинга за стоянку на ночь. – Он хмыкнул, понимая всю несуразность такого требования.

– Три пенни, – предложил Свитун, вполне уловивший содержание разговора.

Я перевел. Ингвильд нахмурился, глядя на меня.

– А это кто такой? – обратился он к Свитуну. Меня поп разглядеть не мог, поскольку я сидел в тени и был укутан плащом.

– Мой арфист, – ответствовал Свитун, предоставив мне переводить. – Он такой уродливый, что предпочитает не показываться.

– Трех пенни маловато будет, – заявил Ингвильд, явно удовлетворенный объяснением Свитуна. – Давай на шести сойдемся?

– Три, – стоял на своем Свитун.

– Пять.

– Три!

– По рукам. – Ингвильд снова ухмыльнулся, потому как вел торг на английском языке и, очевидно, пребывал в уверенности, что каким-то образом надул нас. – А теперь скажи, кто ты такой?

Свитун выпрямился и строго посмотрел на него.

– Я принц Этельстан, – величественно провозгласил он, – сын Эдуарда Уэссекского, этелинг западных саксов, посланный сюда отцом и его сестрой, Этельфлэд, правительницей Мерсии.