– Я наряду с физическим вскрытием, пытаюсь нарисовать для себя картину его прежней жизни, приведшей его к своему печальному результату. И я хоть плоть от плоти материалист, тем не менее, я не только не отрицаю, а признаю важное значение в жизни человека его душевной конституции, которая зачастую имеет для него определяющее значение. И мне иногда одного взгляда в фокусе Ломброзо достаточно, чтобы уже заранее, без внутреннего вскрытия знать, что послужило причиной смерти лёгшего на мой стол пациента. И это не торчащий нож в его боку, а это его безудержное стремление жить, правда, только за чужой счёт. Что в итоге его и сгубило. И это, как понимаешь, не единичный случай, а они чуть ли не через одного. И тут хочешь, не хочешь, а призадумаешься над всем этим …– Людвиг и вправду задумался, погрузившись в свои мысли. И Леонид был вынужден своим кряхтением напомнить ему, что его, в общем-то, ждут.
– Ах, да. – Очнувшись от своего забытьи, говорит Людвиг. – И в связи с этим строишь свои зависимости и логические цепочки. – Добавил Людвиг.
– И какие? – спросил Леонид.
– В моём случае хеппи-энда не получается и поэтому всегда только печальные и трагические. – Тяжко вздохнул Людвиг. –
– Что-то особенное легко на стол? – спросил Леонид.
– Если бы только так, – сказал Людвиг, – а дело в том, что я начинаю уже не удивляться, а эти, когда-то особенные случаи, становятся привычными.
– Что, молодость опять пришла вне очереди? – спросил Леонид.
– И красивая при этом. – Сказал Людвиг, подходя к соседнему столу, на котором лежал труп, прикрытый специальным покрывалом. Здесь он дожидается, когда к нему присоединится Леонид и тогда только открывает покрывало, но не полностью, а до своих границ приличий.
– Ну, что скажешь? – Людвиг мог бы и не спрашивать у Леонида, восхищённого запредельной красотой, в которой так и сквозила потусторонняя загадочность пациентки Людвига, со своими тайными знаниями запределов мысленного.
– Я тебя понимаю. – Не сводя своего взгляда с этой замершей навечно красоты, проговорил Леонид. – И что ты о ней у себя выяснил? – спросил Леонид.
– Был бы я новичком в своём деле и чуть по моложе, то предположил бы, что это принцесса Несмеяна. – Как он всегда на своём рабочем месте делал, рассудительно заговорил Людвиг. – Воспалённость и широта её глаз указывает на это.
– А разве красота плачет, я всегда думал, что она только скрашивает жизнь. – Пропустив мимо ушей оговорки Людвига, с сомнением сказал Леонид.
– Кому больше даётся, с того больше спрашивается. – Резонно заметил Людвиг. – В общем, она обладала повышенной чувствительностью.
– И что её не устраивало, когда ей столько давалось? – заинтересованно спросил Леонид.
– Всё как обычно. – Разведя в стороны руки, сказал Людвиг. – Незнание того, чего она на самом деле хочет. А подсказать некому, и не потому, что некому, а потому, что она никого не слушает. Внушили с рождения, что она своей красотой везде себе дорогу пробьёт, вот и перестала опираться на своё разумение, оставив всё на откуп своей красоте. А она, как оказывается, счастья не даёт, а только всё для себя требует, а вот чего и не поймёшь, когда нечем это уразуметь. И остаётся только от бессилия реветь.
– Ну, если она плачет, то, как говорят, не всё потеряно, и сердце всегда верную дорогу подскажет. – Сказал Леонид.
– Сердце? – многозначительно и скорей всего, сам себя переспросил в задумчивости Людвиг.
– Ещё что? – спросил Людвига Леонид, не дождавшись от него словесной активности.
– Да вот находит на меня иногда странные мысли о мёртвой принцессе, которую через поцелуй можно вернуть к жизни. – Покосившись на Леонида, сказал Людвиг. Чем заставил вздрогнуть Леонида. – Ты вот только не извращай моё понимание тебя. – Тяжеловесно проговорил Леонид.
– А если? – всё не уймётся Людвиг.
– Без всяких если. Ты эти свои психологические тесты на практикантах проводи. – Заявил Леонид. И тут к нему вдруг приходит понимание такого поведения Людвига. – Я понял. Ты не хочешь делать вскрытие. – Заявил Леонид.
– Что-то не поднимается у меня рука на эту красоту. – Опять тяжко вздохнув, проговорил Людвиг. На что Леонид неожиданно для Людвига расплывается в улыбке и, стукнув его рукой по плечу, чтобы он взбодрился, на душевном подъёме говорит. – А я уж думал, что ты растерял все остатки чувствительности и совсем стал бесчувственным сухарём. Ничего, это со всеми бывает. Это так называемый, кризис среднего возраста.